Она была куда крепче любых кровных уз. Мама, если ты решила уйти — я не стану мешать. То, что произошло между тобой и отцом, уже не подлежит исправлению. Простить такую рану — почти невозможно. И в этом я на стороне отца, прости меня. Но я не хочу становиться частью этой истории. Мне не нужно знакомство с тем человеком, кем бы он ни был — хоть трижды богатым и влиятельным. Мой отец — здесь, рядом со мной. И я не собираюсь его предавать. На этом всё. Я не вещь и имею право на собственное мнение.
Оксанка пыталась возразить, убеждала, взывала к чувству вины, но Данило оставался непреклонным — за его спокойствием скрывалась внутренняя борьба ценой в душевную боль. Он не хотел быть пешкой в чужих играх и не стремился к мнимым выгодам, считая предательством отказаться от того, кто был для него настоящим отцом.
Оксанка всё же ушла. Она разыскала того самого Богдана и с надеждой поведала ему свою тайну. Но услышала совсем не то, на что рассчитывала.
— Ты сама когда-то отвернулась от меня, обозвав никчёмным и без будущего… А теперь вдруг передумала? Узнала о моих успехах — и решила вернуться? Ты всегда такой была, Оксанка: тянулась к чужому благополучию. Даже если у меня действительно есть сын — это ничего не меняет. Я его никогда не знал и сейчас включать его в свою жизнь тоже не собираюсь. Давай закончим этот разговор навсегда.
Оставшись ни с чем, Оксанка осознала: её планы рухнули, а мечты о лёгкой жизни рассыпались как пыль под ногами. Вернуться обратно после всего сказанного было невозможно — слишком многое разрушено её словами и поступками. Она перебралась жить на дачу: там царили тишина и одиночество; её единственными собеседниками стали ветер за окном да воспоминания о прошлом.
Данило изредка приезжал к ней — движимый чувством долга сына он старался сохранить хотя бы тонкую нить связи между ними. Но их разговоры были натянутыми до предела: словно струна готова лопнуть при малейшем напряжении. Ведь доверие похоже на хрупкую вазу: разбив однажды — уже никогда полностью не склеишь; острые края прошлого будут ранить при каждом случайном прикосновении.
Прошло несколько месяцев.
Однажды вечером Данило вместе с Мирославом сидели у озера: удочки покачивались на лёгких волнах, а солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая воду в золотисто-красные оттенки заката. Между ними царила тишина без громких слов или обещаний — лишь спокойное молчание и глубокое взаимопонимание.
Данило взглянул на профиль отца в свете заходящего солнца и ощутил внутри странное умиротворение.
— Знаешь, папа… — тихо сказал он, глядя вдаль поверх воды, — я как-то прочёл: самые крепкие связи нельзя увидеть глазами или измерить линейкой… Они просто существуют… как воздух… как этот закат… как ощущение дома…
Мирослав медленно повернулся к нему лицом; в его взгляде Данило увидел ответ без слов — ту самую невидимую нить между ними: прочную как сталь и сильнее любой крови по родству.
И под вечерний шорох воды с ветром они оба знали: их маленькая семья настоящая… И она останется такой навсегда.
