— Поехали, — произнёс он, и в его голосе прозвучала какая-то чужая, сдавленная нотка. Я снова решила: наверное, просто устал после трудного дня. Тогда мне следовало бы насторожиться, прислушаться внимательнее… Всё могло бы сложиться иначе.
Дорога заняла много времени. День медленно угасал, уступая место вечерним сумеркам и затем — полной ночной темноте. Город остался далеко позади; его огни растворились в чернильной мгле. Богдан свернул с шоссе на узкую, разбитую просёлочную дорогу, ведущую вглубь леса. Фары выхватывали из мрака стройные сосны — будто чёрные частоколы, отрезающие путь назад.
Меня удивляло: зачем ехать так далеко? Обычно коттеджи строят ближе к городу — удобнее же. Но постепенно во мне нарастало тревожное предчувствие. Сердце стучало всё сильнее.
— Богдан… почему мы едем так далеко? Дорога ужасная… кругом лес, ни одного фонаря… — спросила я мужа как можно спокойнее, стараясь скрыть дрожь в голосе.
— Зато тишина и природа вокруг, — коротко ответил он и не взглянул на меня ни разу, уставившись в дорогу. — Осталось немного. Успокойся.
Наконец сквозь деревья замелькали тусклые огоньки. Мы подъехали к высокому забору из почти чёрного дерева; сверху он был увенчан козырьками с колючей проволокой, поблескивающей в свете фар. Ворота выглядели массивными и тяжёлыми — словно вход в крепость. Богдан нажал на клаксон; спустя минуту калитка приоткрылась и нас впустили во двор, больше напоминающий тюремный плац.
У входа стоял коренастый мужчина с суровым лицом и мелкими глазами-бусинками. Он молча кивнул Богдану и бросил на меня холодный взгляд с прищуром; затем перевёл глаза на ребёнка. Двор был вымощен булыжником; в дальнем углу лежали две огромные собаки на цепях — они не лаяли, но глухо рычали сквозь зубы, провожая нас зловещими взглядами из темноты.
Сам дом оказался двухэтажным строением из тёмного бруса: мрачный облик без намёка на уют или тепло делал его совершенно чужим для семейной жизни. Это было совсем не то жилище, о котором я мечтала как о своём доме. На окнах первого этажа стояли прочные кованые решётки; всё казалось надёжным… но пугающе отчуждённым — как крепость или даже тюрьма.
Пока я ошеломлённо осматривалась вокруг с внутренним ужасом, Богдан достал наши сумки из багажника и резко бросил:
— Иди за мной.
Мы вошли внутрь: сначала прихожая, затем просторная гостиная почти без мебели. Воздух там был затхлым: пахло пылью, старым табаком и чем-то ещё неприятным и тяжёлым для восприятия — я не могла определить этот запах точно.
В центре комнаты у камина сидел незнакомец лет сорока пяти; камин был холодный и чёрный от копоти. Мужчина выглядел дорого одетым, но при этом небрежным; его взгляд был тяжёлым и ледяным: сначала он скользнул по мне поверхностно… потом задержался на ребёнке… а затем нехотя перевёлся на Богдана.
Я невольно поёжилась под этим взглядом — стало страшно до дрожи внутри.
— Она? — спросил незнакомец сухо и властно.
Богдан опустил глаза вниз и глухо произнёс:
— Да… Всё по договорённости.
— Считаемся квиты.
Муж поставил сумки рядом с порогом… повернулся резко… шагнул к выходу быстрым шагом без единого взгляда назад. Я осталась стоять неподвижно от шока: разум отказывался верить происходящему… это было похоже на страшный сон…
— Богдан?.. — мой голос сорвался до шёпота от ужаса. — Куда ты? Что это значит?
Но он уже вышел за дверь… Я услышала щелчок калитки… завёлся мотор машины… шум удалялся всё дальше… пока окончательно не растворился во мраке ночи…
Он уехал.
Оставил нас.
Навсегда…
Незнакомец медленно поднялся со своего места как хищник перед прыжком; губы растянулись в кривую улыбку без малейшего тепла или сочувствия…
— Ну что ж… Оксанка… — произнёс он нарочито растягивая слова…
И тогда меня пронзило ледяное осознание: он знает моё имя…
— Богдан долг свой выплатил полностью… Честно говоря.
Ты с ребёнком останешься здесь…
Пока что.
А дальше будет видно.
Привыкай потихоньку…
В тот момент мой мир рухнул окончательно.
Все детали сложились в одну чудовищную мозаику:
Подписанные бумаги…
Поездка…
Этот дом…
Сумки…
Это была вовсе не забота,
не подарок,
не исполнение мечты —
это была сделка.
Выкуп.
Цена за что-то другое…
Я поняла это сразу же —
с пугающей ясностью:
мы стали платой,
вещью,
разменной монетой,
которой мой муж расплатился
и ушёл…
не обернувшись даже один раз…
Игнат слушал молча.
Его крепкие руки судорожно стискивали руль;
костяшки пальцев побелели от напряжения.
Он смотрел вперёд —
но видел перед собой тот самый дом-крепость
и того человека
с ледяными глазами…
— И как ты выбралась?.. — наконец выдавил он хрипло.
Оксанка провела рукавом по лицу;
дрожь ушла из её плеч,
в голосе появилась странная твёрдость —
будто она говорила о ком-то другом:
— Меня оставили одну…
Тот человек поднялся наверх…
А тот второй —
что был у входа вместе с собаками —
он вскоре уснул…
Я слышала его храп…
