Она уже чувствовала, что разговор не будет коротким. Но была готова выслушать всё, сколько бы времени это ни заняло.
Они присели на старенькую деревянную скамью неподалёку от выхода с вокзала. Краска на ней облупилась, дерево потрескалось, и под их весом она тихо заскрипела. Кира разложила перед мальчиком остатки из своего пакета: несколько ломтиков хлеба, пару яблок и те самые сосиски. Пусть еда и выглядела скромно, для Михайла это был настоящий пир.
Он сразу потянулся к хлебу, но ел не торопливо и без жадности — аккуратно, маленькими укусами. Было видно: он давно привык экономить каждую крошку. Словно опасался, что если поспешит — всё исчезнет так же внезапно, как появилось.
Кира наблюдала молча. Её сердце болезненно сжималось при этом зрелище, но она понимала — сейчас главное не нарушить хрупкое равновесие.
— Ты давно здесь? — наконец произнесла она мягко, стараясь не спугнуть его доверие.
Михайло остановился на полуслове жевания и задумался.
— Не знаю… — пожал он плечами. — Может неделю… может больше…
Голос звучал спокойно, но в этой ровности слышалась усталость куда более взрослая, чем положено ребёнку. Кира только слегка кивнула в ответ: расспрашивать дальше сейчас было бы напрасно.
Она перевела взгляд на шумную толпу у вокзала. Люди спешили мимо по своим делам; никто даже не замечал их двоих на обшарпанной лавке. И всё же между ней и мальчиком воцарилась особая тишина — плотная и значимая.
— А родители? — осторожно спросила она после небольшой паузы.
Михайло замер с недоеденной сосиской в руке и посмотрел куда-то в сторону. В его взгляде отражалась внутренняя борьба — словно он сам ещё не решил: говорить или промолчать.
— Их нет… — произнёс он наконец тихо и отрывисто.
Эти слова прозвучали негромко, но для Киры они были оглушительными. В его голосе отсутствовали любые чувства: ни жалости к себе, ни надежды или гнева — только пустота. И эта пустота ранила сильнее любых слёз.
Она отвела взгляд в сторону, давая ему немного пространства.
— Извини… Не стоило спрашивать… — прошептала она вполголоса, глядя на почти пустой пакет рядом с собой.
Мальчик ничего не ответил. Он вновь опустил глаза на кусочек хлеба в ладони и продолжил есть так же неторопливо – будто каждый укус был последним шансом сохранить хоть какую-то стабильность в этом мире.
