Я отложила нож и вытерла руки о полотенце. Сердце забилось чаще — в его голосе прозвучало что-то тревожное.
— Что ты имеешь в виду?
Богдан провёл рукой по волосам — жест был уставшим, будто он уже смирился с чем-то.
— Помнишь, я две недели назад ездил к родителям? Забирал вещи с балкона?
Я кивнула. Он тогда поехал один, вернулся поздно и весь вечер почти не проронил ни слова.
— Там на кухне Зоряна разговаривала с Валентиной. Они не знали, что я стою в коридоре. Зоряна спросила: «Ну что, Мария всё ещё сопротивляется?» А Валентина ответила: «Пусть возмущается, всё равно скоро остынет. У них с Богданом ипотека — ей деваться некуда. Потерпит».
Эти слова повисли в воздухе тяжёлым грузом. Я смотрела на него, пытаясь осмыслить услышанное. Значит вот как… Валентина всё просчитала: раз есть кредит — значит, я никуда не денусь, буду терпеть и выполнять роль удобной жены без права голоса.
— И ты ничего им не сказал?
— Тогда промолчал. Но потом начал думать об этом всерьёз. Вспомнил, как ты три года подряд каждую субботу вкалывала ради этих обедов, а они даже спасибо толком не сказали. Просто приезжали поесть и уезжали — как само собой разумеющееся.
Он поднялся и подошёл к окну, повернувшись ко мне спиной.
— На прошлой неделе я позвонил Никите. Сказал ему прямо: субботние встречи больше не будут проводиться. Он сразу начал возмущаться — мол, это же семейная традиция! А я спросил его: «Сколько раз за эти три года вы принесли хоть пакет продуктов? Хоть раз помогли Марии убраться после обеда? Хоть раз поблагодарили?» Он замолчал… потому что знал ответ — ни одного раза.
Я сидела неподвижно, переваривая услышанное. Три года я ждала момента, когда Богдан наконец увидит это сам. Надеялась всё это время на поддержку… И вот теперь он понял — но внутри была только пустота.
— Почему ты раньше мне ничего не сказал? Про разговор Валентины?
Он повернулся ко мне с виноватым выражением лица.
— Мне было стыдно… Я вдруг понял: три года жил с закрытыми глазами. Ты старалась изо всех сил ради всех нас, а я просто наслаждался тем фактом, что вся семья собирается вместе за столом… Не задумываясь о том, какой ценой тебе это давалось.
Я молча прошла мимо него в комнату и достала чемодан из шкафа. Начала складывать туда вещи. Богдан остановился в дверях.
— Что ты делаешь?
— Уезжаю на несколько дней к родителям. Мне нужно разобраться в себе.
— Мария… подожди! Я же всё осознал! Я за тебя!
Я продолжала укладывать одежду без взгляда в его сторону.
— Богдан… Ты заговорил спустя три года… Когда во мне уже ничего не осталось — ни сил бороться дальше, ни чувства принадлежности этой семье… Хорошо, что ты прозрел наконец-то… Но теперь мне нужно время понять — хочу ли я ещё быть здесь.
Он побледнел и опустился на край кровати.
— Ты серьёзно сейчас?
— Вполне серьёзно.
Повисло тяжёлое молчание; оно тянулось вязко и гнетуще долго. Потом он лишь кивнул и вышел из комнаты молча. Я застегнула чемодан и оглядела квартиру: кухню, где проводила столько часов у плиты; гостиную — место бесконечных застолий для тех, кто считал мои усилия должным по умолчанию…
На следующее утро я уехала. Родители встретили меня без расспросов — Людмила просто крепко обняла меня у порога и повела на кухню налить чаю. Мы сидели втроём в тишине; эта тишина лечила лучше любых слов…
Мирон первым нарушил молчание:
— Тебе нужен совет или просто выговориться?
— Не знаю даже… Папа… Я сама пока не понимаю чего хочу…
Он кивнул спокойно и допил чай до конца:
— Тогда просто поживи немного спокойно здесь… Всё само прояснится со временем…
Я осталась у них на пять дней: помогала маме по дому, гуляла с собакой во дворе; читала книги из той стопки «на потом», которая копилась годами… Богдан звонил каждый вечер — коротко спрашивал как дела; говорил тихо о том, что скучает… Я отвечала односложно и ничего ему не обещала…
На шестой день позвонила Лариса — голос её звучал растерянно и немного испуганно:
— Мария… привет! Слушай… неудобный вопрос… Правда ли то, что Богдан сказал про отмену субботних встреч?.. Это окончательно?..
— Да… окончательно…
Наступила пауза; слышалось её дыхание сквозь трубку да лёгкий шорох фона…
— Понимаешь… мы ведь привыкли собираться вместе… Это же вроде как семейная традиция…
