Потом она распахнула дверь, собираясь выйти, но вдруг потеряла равновесие и упала. Возможно, у неё закружилась голова — в последнее время она часто жаловалась на подобное…
На кухне неумолимо отсчитывали секунды старые настенные часы с маятником. Громоздкие, неказистые. Их стрелки были вырезаны из жестяной банки — когда-то Мстислав так их починил. Куда подевались настоящие стрелки, Леся уже и не помнила — слишком давно это было. Чтобы механизм продолжал работать, нужно было регулярно подтягивать гири на цепях — процесс шумный и утомительный. А ещё каждый час они громко били. Лесю эти часы раздражали, но Лариса к ним привязалась и категорически отказывалась расставаться с ними. Леся подошла к часам и осторожно остановила маятник.
На столе стояла маминая кружка с недопитым чаем. Рядом теснились другие предметы: стакан, ещё одна кружка, пустое блюдце, тарелка, банка варенья и старая пластмассовая сахарница — та самая, которую Леся подарила Ларисе на Восьмое марта в детстве. Мать хранила её с трепетом и пользовалась до сих пор. Леся часто упрекала мать за беспорядок на кухне.
— Есть же шкафчики и ящики! Ну убери всё туда — сразу станет чище! Что ты тут понаставляла? Весь стол загромождён.
— А мне так удобнее, доча… Чтоб каждый раз не доставать лишний раз, — отвечала Лариса с доброй улыбкой. — И в кого ты у меня такая аккуратистка уродилась?
***
…Телефон больше не звонил. Тишина.
«Мама» — прочитала Леся в списке контактов своего телефона. Затем перешла в настройки и удалила его: ведь мамы больше нет.
Боль пронзила сердце. Стыд смешался с тоской и каким-то внутренним отвращением к самой себе.
С озлобленной решимостью Леся начала вытаскивать вещи из шкафов и бросать их в большой мешок без разбора. Хотелось хоть как-то заглушить душевную боль, которая терзала её изнутри. Она приехала спустя два месяца после похорон: нужно было наконец заняться уборкой квартиры матери. В прошлый раз она просто не смогла заставить себя приступить к этому делу: всё вокруг дышало её присутствием… Казалось даже, что Лариса наблюдает за ней из тени комнаты; иногда Леся оглядывалась через плечо — настолько явственным был этот взгляд.
Слёз тогда не было вовсе. Даже на прощании она ни разу не заплакала — хотя пыталась: ей казалось стыдным быть сухой перед роднёй и знакомыми матери, которые помнили её живой энергичной женщиной с искренней улыбкой… А ведь именно Леся потеряла самое дорогое…
Ночью ей приснилась Лариса: в любимом платке с розами и новом халате — том самом подарке от Леси, который мать так ни разу и не надела.
— У меня всё хорошо, доченька… — сказала она ласково сквозь улыбку. — Помнишь же про памятник? Не ставьте дорогой… Не надо тратиться зря… Деньги вам нужнее будут… Я знаю… А ещё посмотри очечник мой в комоде… Проверь обязательно… Ну всё… Пора мне идти… А ты оставайся… Береги себя… И мужа береги… И детей…
Образ матери медленно растворился во сне.
Проснувшись утром, Леся сразу направилась в квартиру Ларисы. Запах затхлого воздуха ударил при входе; она распахнула окно настежь и подошла к комоду – тому самому, до которого руки так и не дошли раньше.
Очечник лежал среди аккуратно сложенных платков и шарфиков – они пахли духами матери… Открыв его крышку, Леся обнаружила несколько аккуратно сложенных пятитысячных купюр вместе со своей детсадовской фотографией – черно-белой картинкой маленькой девочки с обнятой игрушечной неваляшкой…
Она опустилась на диван – слёзы сами собой потекли по щекам впервые за эти два месяца.
— Прости меня… мама… прости… – шептала она сквозь рыдания.
После слёз стало легче – словно над душой прошёл дождик после долгой засухи… За окном действительно заходило солнце – его лучи проникли внутрь комнаты и осветили фотографии на стене. Среди них была одна особенная – портрет улыбающейся Ларисы во время юбилея…
Глаза снова защипало от слёз – ей безумно захотелось снова обнять мать…
Тамара
Другие истории читайте на канале:
