Оксана впервые заметила его в магазине техники три года назад. Двухдверный, цвета топлёного молока, с блестящими ручками и выдвижными морозильными ящиками внизу. Он стоял в глубине зала, освещённый мягким светом, и выглядел не как обычный холодильник, а как окно в другую реальность — ту, где женщина может позволить себе мечтать не только о семье и детях, но и о чём-то личном.
— Красивый, — сказала она тогда Богдану.
Он бросил взгляд на ценник и усмехнулся:
— За такие деньги можно полмашины взять. У нас же нормальный холодильник.
«Нормальный» — это тот самый старенький агрегат, доставшийся им от Марьяны: узкий, выцветший до бежевого оттенка, с морозилкой наверху, которую постоянно покрывал толстый слой льда. В неё едва помещались три пакета пельменей, а на нижних полках регулярно скапливались лужи. Оксана уже сбилась со счёта — сколько раз приходилось их вытирать и размораживать этого доисторического монстра среди ночи с тазами и тряпками.
Но Богдан считал его вполне пригодным. Как считал нормой свой рабочий график — три дня дома, потом три дня на вахте. Нормальным было то, что Оксана трудилась медсестрой в поликлинике за тридцать две тысячи гривен и из них ежемесячно откладывала по несколько тысяч. Также «нормально», что она сама решала свои траты — но при этом все расходы на продукты, счета за коммуналку и одежду для сына ложились именно на неё.
— Ты же чаще дома бываешь, — объяснял Богдан. — Тебе лучше знать, что нужно купить.
Он отдавал ей свою зарплату — пятьдесят тысяч гривен: двадцать уходило на оплату жилья и услуг ЖКХ, остальное шло на повседневные нужды. Казалось бы — справедливо. Но почему-то телевизор они обновили тогда, когда Богдан заявил: «Старый уже не тянет». Новые шины для машины купили тоже по его инициативе: «Пора менять». А вот холодильник всё оставался «в порядке».
Оксана начала копить сама. По три тысячи каждый месяц; иногда больше — если удавалось подработать дополнительно. Деньги хранились в конверте под стопкой старого постельного белья в шкафу. Раз в месяц она доставала его оттуда и пересчитывала купюры: сумма росла медленно, но уверенно.
Через год накопилось тридцать восемь тысяч гривен. А нужная модель стоила сто двадцать.
— Может всё-таки попросишь Богдана? — советовала подруга Светлана. — Мужчины любят чувствовать себя нужными.
Оксана попробовала поговорить с ним об этом однажды вечером после его возвращения с работы. Он сидел за кухонным столом с чашкой чая; она присела напротив и осторожно начала:
— Богдан… Я тут подумала… Наш холодильник ведь совсем старенький стал. Может быть стоит купить новый?
Он удивлённо поднял брови:
— Что-то случилось? Сломался?
— Нет… Но он ведь уже древний совсем… Много электричества ест да толку мало…
— Да всё нормально с ним! Работает же! — ответил он спокойно и потянулся за чашкой чая.— Вот сломается окончательно — тогда поменяем.
— А если заранее? Я нашла хороший вариант… Сейчас ещё скидка…
— Оксан… У нас же кредит висит… Тебе самой не жалко такие деньги тратить?
Она промолчала. Хотя они вместе решили брать этот кредит… Но когда речь заходила о холодильнике – он вдруг становился голосом рассудка и хранителем бюджета семьи.
После того разговора Оксана перестала просить помощи у него напрямую. Она просто продолжила копить – теперь уже по пять тысяч ежемесячно. Перестала покупать кофе на работе; проходила ещё одну зиму в старой куртке; коллеги начали спрашивать – не заболела ли она? Так похудела… Она шутила в ответ – но по вечерам смотрела на себя в зеркало: усталое лицо женщины с потемневшими кругами под глазами смотрело ей навстречу.
К своему тридцать второму дню рождения она собрала восемьдесят шесть тысяч гривен – не хватало ещё тридцати четырёх…
Глядя на эту цифру, Оксана думала: это почти вся её месячная зарплата… Осталось потерпеть два-три месяца максимум… Но вдруг стало жалко этих месяцев жизни – жалко себя саму: ту женщину из зеркала – которая экономит даже на обеде; ходит в изношенной обуви; отказывается от встреч со Светланой просто потому что кафе требует расходов…
В день рождения Богдан подарил ей букет цветов и флакон духов.
— С днём рождения тебя, родная моя… — сказал он нежно целуя её щёку.
