— Это не компромисс. Это капитуляция. А я не намерена сдаваться в собственных стенах, — Екатерина резко поднялась и начала шагать по комнате. Её прежняя сдержанность сменилась холодной, напряжённой решимостью.
В этот момент в замке повернулся ключ. Тарас и Екатерина замерли. Дверь распахнулась, и на пороге появилась Оксана. Было очевидно: она вовсе не уходила далеко, а дожидалась в подъезде, прислушиваясь к разговору и надеясь, что сын образумит упрямую жену. Поняв, что этого не произошло, она решила нанести последний удар. На её лице уже не осталось ни следа от прежней доброжелательности — только злоба и раздражение.
— Я так и знала! — выкрикнула она, указывая на Екатерину пальцем. — Всё слышала! Ты его против родной матери настраиваешь! С первого дня ты мне была понятна! Хитрая, жадная! Только и думаешь о том, как всё прибрать к рукам!
Тарас сделал движение вперёд, намереваясь вмешаться.
— Мама, пожалуйста…
— Молчи! — резко оборвала его Оксана, продолжая сверлить взглядом Екатерину. — Я сына растила-растила, а эта пришла на всё готовое и верёвки из него вьёт! Тебе наши деньги нужны? На дачу глаз положила? Ждёшь, когда мы с Мирославом уйдём в мир иной? Напрасно ждёшь!
Она сделала шаг вперёд и оказалась почти в центре комнаты. Её голос дрожал от ярости. Но Екатерина осталась неподвижной: она остановилась у стола и опёрлась бедром о край столешницы. Смотрела на свекровь так же хладнокровно и отстранённо, как исследователь наблюдает за насекомым под увеличительным стеклом. Она позволила ей выговориться до конца.
— Думаешь, мы ничего не замечаем? Все твои «подарки», все эти «одолжения» — это ведь способ потом напомнить об услуге! Чтобы показать своё превосходство! Чтобы мой сын перед тобой плясал по первому зову! — голос Оксаны уже надрывался от напряжения.
Когда поток обвинений иссяк сам собой, наступила гнетущая тишина. Оксана тяжело дышала в ожидании скандала или хотя бы резкого ответа. Тарас метался взглядом между матерью и женой; лицо его побледнело.
И тогда заговорила Екатерина. Её голос прозвучал негромко — но каждая интонация резала воздух как нож.
— Я вас услышала, Оксана. А теперь вы послушайте меня внимательно — один раз и навсегда. Вы ошибаетесь: дело вовсе не в деньгах или вашей даче. Вопрос исключительно в вас самой.
Она сделала шаг навстречу свекрови; та машинально отступила назад.
— Семья — это поддержка друг друга и уважение к личным границам. А не постоянные манипуляции под видом заботы или родства. Уважение проявляется тогда, когда долги возвращаются вовремя. Поддержка означает отсутствие попыток поссорить мужа с женой ради собственной выгоды или обиды. Вы этого просто не умеете делать ни по-человечески, ни искренне… Вы потребитель по натуре: вам важен лишь комфорт за чужой счёт.
Екатерина подошла к столу рядом со входом в залу, взяла коробку с пирожными и протянула её свекрови.
— Так вот: начиная с сегодняшнего дня между нашими семьями больше нет финансовых связей вообще никаких — окончательно и бесповоротно. И вместе с ними прекращаются все остальные отношения тоже… За стиральную машину можете ничего не возвращать — считайте это платой за то условие: чтобы больше никогда здесь не появляться.
Оксана оцепенела от неожиданности: она переводила взгляд то на коробку пирожных в руках Екатерины, то на её холодное выражение лица… И никак не могла подобрать слов для ответа. Такого унижения она ещё никогда не испытывала: вместо бурного скандала получила молчаливый приговор без права апелляции.
— Заберите свои пирожные… И больше сюда ни ногой… Никогда… — спокойно закончила Екатерина и поставила коробку на стул у выхода из комнаты.
Пылая бессильной яростью до самых корней волос, Оксана схватила упаковку так резко, что та чуть было не развалилась под её пальцами; развернулась молча и вылетела из квартиры прочь.
Тарас остался стоять посреди комнаты один… Он смотрел на жену: спокойную внешне женщину с лицом чужим до боли… И вдруг понял со всей ясностью: только что перед ним оборвались все нити прошлого… Екатерина провела черту без возможности отката назад… Он оказался по одну сторону этой линии… а родители навсегда остались по другую…
И тишина после хлопнувшей двери была громче любого крика… Она означала конец одной жизни… И начало другой – неизвестной… страшной своей неопределённостью…
