— …и вот, Михайло, я всё обдумала. Дачу я переписала на Оксану — им с Артёмом на первый взнос нужнее, они ж молодые. А сама к вам переберусь. Насовсем.
Вилка с кусочком «Шарлотки» застыла в руке Екатерины на полпути ко рту.
И без того напряжённый воскресный обед окончательно превратился в поле боя.
Екатерина медленно опустила вилку на блюдце с голубой каймой — то самое, что досталось ей от бабушки по материнской линии. Лицо её побледнело, словно кровь мгновенно отхлынула от кожи. Тиканье старинных часов в гостиной вдруг стало невыносимо громким.
— К нам? — переспросила Екатерина не потому, что не расслышала. Она просто давала мужу — Михайлу — шанс. Возможность вмешаться и сказать: «Мама, ты это серьёзно?».
Но Михайло молчал. Он сосредоточенно ковырял вилкой пирог, будто крошки на тарелке были его главной заботой в жизни. В этом весь он.
— А куда мне ещё податься? — Богдана поджала губы, ярко выкрашенные морковной помадой «Руби Роуз». — Я ведь не вечная, мне уход нужен. Да и вам со мной веселее будет. Оксана далеко живёт, а вы тут рядом — родные.
Екатерина перевела взгляд на ту самую «нуждающуюся». Богдане шестьдесят два года; крепкая женщина с розовыми щёками и командным голосом бывшей заведующей складом ГСМ могла одним взглядом остановить поезд. Её представление об уходе сводилось к постоянному присутствию аудитории для наставлений и упрёков.
— Богдана… — Екатерина улыбнулась той самой натренированной улыбкой, которой пользовалась при работе с особенно капризными туристами: мягкой внешне и стальной внутри. — У нас всего две комнаты. Две-ком-нат-ные.
— И что? — свекровь пожала плечами так мощно, что скрипнул стул. — Я человек простой! Мне и диванчик в зале подойдёт! Михайло ведь хороший купил, раскладной!
Михайло съёжился в кресле. Он терпеть не мог это уменьшительно-ласкательное «Михайло», особенно когда речь шла о его судьбе.
— Мама… ну зачем ты так… неудобно же… — наконец пробормотал он без взгляда вверх.
— Неудобно?! — вспыхнула Богдана; её губы задрожали от возмущения. — Я сына растила одна! Ночи напролёт не спала! Последние силы положила! А теперь ему со мной неудобно?! Вот у соседки Вероники сын Анатолий так свою мать перевёз в трёхкомнатную! И жену заставил молчать! Потому что мужик настоящий! А жена у него золото: рот открыть боится!
Екатерина мысленно усмехнулась: она прекрасно знала эту «золотую» супругу Анатолия. Та вертела им как хотела и держала свекровь взаперти в самой дальней комнате без окон и балкона. Но Богдана видела только фасадную картинку.
— Мы не Анатолий с Вероникой, — произнесла Екатерина всё ещё с улыбкой, но голос её стал холоднее стали. — Михайло, объясни маме: это невозможно.
Он поднял глаза на жену тяжело и обречённо; во взгляде плескалась смесь раздражения и глубокой тоски по-украински: не на мать за вторжение в их жизнь он злился, а на Екатерину за то, что ставила его перед выбором.
— Катя… ну зачем сразу так… Мама же…
— Что мама? — улыбка исчезла с её лица мгновенно. — Она продала дачу и деньги вручила Оксане… а жить собирается у нас? В нашей квартире? Это такая новая арифметика?
Богдана поняла: слабое звено здесь сынок-Михайло; переключилась сразу на главного противника за столом:
— Ах ты ж… арифметику она считает! Счётчица нашлась! Я всю жизнь ради Михайлика старалась! Эта квартира наполовину моя тоже – сын мой тут живёт! А ты кто такая вообще?! Пришла – всё готовенькое схватила!
Екатерина поднялась из-за стола и начала собирать посуду молча; руки слегка дрожали от напряжения – но она держалась уверенно. Это самое «готовенькое» было пятнадцатью годами ипотеки – которую они закрыли лишь год назад – и ремонтом квартиры, который тянула исключительно она сама пока муж лежал на старом диване под предлогом «поиска себя».
Она повернулась к свекрови:
— Богдана… я вас искренне уважаю… но жить вместе мы не будем никогда.
— Да я… да как ты смеешь…
— Михайло,— спокойно обратилась она к мужу.— Помоги маме собраться домой после такого разговора – ей должно быть непросто сейчас…
Он посмотрел на неё взглядом полным злости – той злости немощной души загнанного человека – потом молча поднялся со стула, снял пальто матери с крючка и протянул ей молча.
Богдана ушла бы тихо? Нет уж… Не будь она собой:
Надев драповое пальто поверх яркого платья цвета фуксии, она остановилась у порога:
— Ты ещё пожалеешь об этом… змея ты эдакая… сына моего сгубишь… управу найду!
Дверь захлопнулась резко за ней.
Михайло больше не вернулся на кухню: Екатерина услышала звук включённого телевизора из комнаты – громкий футбольный матч заполнил квартиру вместо слов поддержки или объяснений.
Она осталась одна среди остывшего пирога и грязной посуды после семейного торнадо: это был уже даже не конфликт – это была полноценная артподготовка по её территории…
А союзник тем временем дезертировал под звуки спортивного комментатора из соседней комнаты…
