Леся собиралась в течение двух дней, не проронив ни слова. Она нарочито громко укладывала вещи, тяжело вздыхала и время от времени всхлипывала. С Оксаной не разговаривала вовсе, а с Богданом обменивалась лишь колкими короткими репликами.
— Надеюсь, ты будешь счастлив со своей женой, — произнесла она, застёгивая последний чемодан. — Когда она и тебя выставит за дверь — ко мне не прибегай жаловаться.
— Мам, никто никого не выгоняет. У тебя своя квартира, у нас — наша. Так и должно быть.
— Я вложила деньги в вашу дачу!
— И дача оформлена на троих: треть твоя, треть моя и треть Оксаны. Всё по справедливости.
— По справедливости… — Леся усмехнулась с горечью. — То есть по-вашему честно — это когда мать остаётся одна, а сын пляшет под дудку жены?
Богдан промолчал. Он помог донести сумки до выхода, вызвал такси и проводил мать до машины. Леся села внутрь молча и даже не обернулась на прощание. Машина тронулась и скрылась из виду.
Когда Богдан вернулся домой, Оксана стояла у окна и смотрела на улицу. Он подошёл к ней сзади и обнял.
— Извини меня, — тихо сказал он. — Я не думал, что всё так закончится.
— Я понимаю.
— Мама поступила неправильно.
— Знаю.
— Но мне всё равно тяжело… Это же моя мама.
— Мне тоже непросто… Но я иначе поступить не могла, — ответила она и прижалась к нему крепче.
Они молчали в объятиях друг друга, а за окном медленно сгущались зимние сумерки.
Дача по-прежнему числилась на троих владельцев. Леся так ни разу туда и не приехала: то здоровье подводило, то дела находились срочные. Разговоры между ней и Богданом теперь сводились к редким сухим звонкам раз в месяц. Оксана предлагала выкупить её долю, но та неизменно отказывалась — возможно из упрямства или желания сохранить хоть какую-то ниточку связи с сыном.
Летом они приезжали туда по выходным: высаживали цветы, ремонтировали заборчик, построили беседку во дворе. Как-то раз Богдан выпрямился над грядкой с рассадой помидоров и задумчиво произнёс:
— Понимаешь… Я вдруг осознал: мама ведь действительно хотела помочь нам… Но делала это так, чтобы мы всегда чувствовали себя ей обязанными.
— Да… — откликнулась Оксана, аккуратно подсыпая землю в лунку. — Некоторые люди помогают вовсе не ради добра тебе… А чтобы потом держать тебя на крючке.
— Ты злишься на неё?
Оксана покачала головой:
— Нет… Я просто защищала своё пространство. И буду это делать всегда. Это не злость… Это необходимость.
Богдан кивнул в знак согласия. Они продолжили работать молча под щебет птиц и шелест листвы вокруг них. А вечером сидели в беседке с чашками чая в руках и смотрели на закатное солнце над садом — впервые за долгое время Оксана ощущала: это место принадлежит им двоим по-настоящему… Только им двоим.
