На короткое мгновение в её взгляде вспыхнула прежняя ясность — и Ганна вновь увидела ту самую мудрость, которую помнила с детства. Но уже через секунду глаза снова потускнели, наполнились растерянностью и пустотой.
«Она уходит, — с ледяной отчётливостью осознала Ганна. — По частям. И я ничем не могу ей помочь».
Препараты немного улучшили ситуацию. Людмила стала спокойнее, меньше путалась в мыслях, но её странности и прихоти не исчезли — просто стали мягче, словно приглушённые ватой. Со временем Ганна научилась с этим жить. Она перестала воспринимать поведение матери как злость или упрёк и начала видеть за ним страх. Страх потерять контроль над собой, забыть важное, стать тяжёлым бременем.
Однажды вечером, разбирая старый шкаф, Ганна наткнулась на коробку с вещами Людмилы. Внутри лежали её дипломы, выцветшие снимки из прошлого и на самом дне — аккуратно завернутая в газету хрустальная подвеска от люстры. От той самой люстры. Девушка взяла подвеску в ладонь — холодный осколок заиграл на стенах радужными бликами. Все эти годы Людмила берегла этот кусочек своей боли и своего счастья одновременно. Не выбросила его из ненависти — сохранила.
В тот момент что-то внутри Ганны изменилось: раздражение ушло без следа, уступив место пронзительной жалости и глубокой любви. Она поняла: Людмила не пыталась причинить боль нарочно — она отчаянно цеплялась за жизнь, за внимание дочери; старалась доказать себе и окружающим: она ещё здесь, она всё ещё может чего-то хотеть, чем-то управлять… Быть кем-то большим, чем просто немощная старушка. Пусть даже выражалось это нелепо.
На следующий день Людмила снова начала капризничать по поводу супа. Но Ганна не стала спорить или раздражаться — она просто присела рядом, обхватила её сухую ладонь своими руками и сказала:
— Хорошо, мамочка… Не хочешь этот – не будем есть его. Я сварю другой супчик. Какой ты хочешь?
Людмила удивлённо посмотрела на неё – будто ждала привычного окрика или упрёка. А потом её глаза увлажнились от слёз.
— Я тебя люблю… доченька моя… — прошептала она неожиданно ясно и чётко. — Только ты не сердись на меня… Я сама не понимаю… что со мной происходит…
— Я понимаю тебя, мамочка… — тихо ответила Ганна и крепче сжала её руку в своей ладони. — И я тоже тебя люблю.
Она больше не боялась оказаться следующей в этой череде потерь разума и памяти. Потому что поняла: это не очередь… Это просто жизнь такая… А её мама – та самая сильная женщина с ясным умом – всё ещё рядом… Просто ей стало страшно… Страшно так же сильно, как маленькому ребёнку ночью в темноте… И ей нужно было не объяснять ничего… а просто держать за руку до самого рассвета…
И Ганна держала эту руку крепко…
