— Вот именно! — подхватила свекровь, уловив повод поговорить о чужих тратах. — Это же просто… алчность! Вместо того чтобы дома посидеть, по-семейному, сэкономить… А она — в ресторан! Размахнулась! И всё за счёт Олега!
Надя с усталостью оперлась на дверной косяк. Она заранее знала, что услышит. Всё по привычному сценарию: «Надя — транжира», «Надя — эгоистка», «Надя — хозяйка никудышная».
— Лариса, Кира. Присядьте. У меня известие. Собственно, из-за этого я и задержалась.
Тон был настолько серьёзным, что даже Олег перестал тереть плитку на кухне. Родственники молча опустились на стулья в ожидании чего-то неожиданного.
— Сегодня я была не только в салоне красоты. Я ещё заехала к нотариусу, — спокойно произнесла Надя и достала из сумки бутылку хорошего коньяка, купленного для себя. — Умерла Евдокия в Сумах. Две недели назад.
— Какая ещё Евдокия? — не понял Олег.
— Та самая, что тебе мёд присылала. И масло сумское домашнее. К ней ты ехать отказывался: мол, у неё «удобства во дворе».
— А-а… та… — протянул он.
— Царствие ей небесное, — лицемерно вздохнула Лариса, не уловив связи между смертью родственницы и отменённым ужином.
— Так вот… — Надя налила себе немного коньяка в бокал. — Евдокия была одинокой женщиной. И она оставила мне наследство.
На кухне воцарилась такая тишина, что за окном отчётливо прозвучало карканье вороны.
— Какое именно… наследство? — первой пришла в себя Кира; её взгляд вспыхнул нездоровым интересом.
— Домик в деревне остался мне. Конечно, старенький… — Надя сделала глоток напитка. — И ещё вклад в Сбербанке имеется.
— Вклад большой? — выдохнула Лариса, напрочь забыв про недавние упрёки насчёт шубы.
— Достаточный, — уклончиво ответила Надя. — Настолько достаточный… чтобы уйти из «Чайки».
Олег выронил тряпку из рук.
— Уйти? С работы? — он смотрел на жену так, будто впервые её увидел.
— А почему бы и нет? — усмехнулась она. — Ноги уже не те… Спина болит постоянно… Хватит уже пахать без передышки. Хочу наконец-то пожить для себя самой. На природе…
— Вот это правильно! — неожиданно выкрикнула Лариса совершенно другим голосом: вместо обвинений теперь звучала сладкая забота. — Надюша!
