— Убирайся! — голос Ориси сорвался на крик. — Сколько можно, достала уже!
Я стояла в прихожей, сжимая в руках пакет с творогом.
Орися металась по кухне: в одной руке швабра, в другой — тряпка. На плите что-то кипело и шипело. Волосы выбились из резинки, лицо пылало пятнами.
— Я просто хотела помочь… — начала я неуверенно.
— Не надо! Уходи отсюда!
Пакет вдруг стал каким-то неподъёмным. Я собиралась испечь сырники для Максима. Он их любит — мои ест с аппетитом, а магазинные даже пробовать не станет.
В три года дети уже чувствуют, когда блюдо приготовлено с душой.
— Орися…
— Я сказала — убирайся!
Дверь захлопнулась резко и громко.
В лифте я смотрела на свои туфли. Мягкие, удобные — специально для хождения по чужим квартирам. Семнадцать лет я в них курсировала между своей квартирой и Павловой. Три пролёта вниз — и ты у них. Поднимаешься обратно — снова дома.
Вернувшись, убрала творог в холодильник и присела у окна.
Во дворе дети катались на самокатах. Максима среди них не было видно. Наверное, сидит перед телевизором. Орися не одобряет, когда я беру его гулять без её разрешения.
Обидно до слёз.
Семнадцать лет я приходила к ним каждый день. С тех пор как Павел женился. Им тогда было по восемнадцать лет — юные, неопытные. Я стирала им вещи, готовила еду, помогала материально.
Когда родился Максим — почти переехала к ним жить: каждый вечер приходила то ужин приготовить пока Орися моется, то с ребёнком посидеть, чтобы она могла отдохнуть хоть немного.
А сегодня услышала: «Убирайся».
Что ж… Раз так нужно им…
Телефонный разговор
Юрий пришёл около шести часов вечера и привычно спросил:
— К ним не собираешься?
— Нет.
Он внимательно посмотрел на меня, но расспрашивать не стал. У Юрия такой подход: если жена молчит — значит, есть причина. За сорок совместных лет он научился не лезть с расспросами без надобности.
Он ушёл на пенсию два года назад досрочно из-за вредных условий труда. Теперь чаще бывает дома, чем на подработке. И всё равно держится в стороне от лишних вопросов.
Телефон зазвонил около половины девятого вечера.
Павел звонил.
— Мам… ты где?
— Дома… А что?
— Почему не пришла?
В его голосе слышалась злость и раздражение.
— Орися сказала мне не приходить…
— Что значит «сказала»?
— Она буквально велела уйти… сказала «убирайся».
Повисла пауза. Только его дыхание доносилось сквозь трубку — сбивчивое и тяжёлое.
— Мам… Сегодня у нас был важный ужин… Приезжал мой начальник… Вопрос о повышении решался… Орися весь день готовилась: убиралась, готовила… А я задержался на работе из-за совещания… Она всё делала одна…
А потом Максим расплакался… Ты же знаешь: он тебя каждый вечер ждёт… Плакал навзрыд… Она мечется между плитой и ребёнком… Гости вот-вот придут… Не справилась она…
Начальник ушёл через час после прихода… недовольный остался…
Я слушала молча и крепко держала телефонную трубку обеими руками. Не знала даже что сказать…
— Понимаешь? Всё сорвалось из-за тебя!
— Павел… Я ведь ничего о вашем ужине не знала… Она просто выгнала меня…
— Надо было понять! Видеть же было: она на пределе! Вернуться надо было!
— После того как она закричала «убирайся»?
Комок подступил к горлу так резко, что перехватило дыхание…
— Это ведь была не просьба выйти ненадолго… Это же…
