Ганна стояла в дверном проёме, с чемоданом в руках. Лицо её постепенно теряло краски.
— Это… что такое? — голос дрогнул и сорвался. Ганна вздрогнула, отступила назад. Богдан застыл на месте. — Оксаночка… доченька… — начала тёща дрожащим голосом. — Мама? Богдан? Вы… вы что здесь делаете? Богдан сделал шаг вперёд:
— Оксана, пожалуйста, послушай, всё не так, как ты думаешь…
— А как тогда?! — её крик перешёл в истерику. — Моя мать?! В моём доме?! Пока я лечилась?!
Она уронила чемодан и стремительно поднялась наверх, в спальню. Через мгновение хлопнула дверь. Спустившись обратно, она держала в руках мамино платье — то самое новое, которое однажды обнаружила в шкафу мужа.
— Это что значит?! Вы… вы спите вместе?!
Ганна заплакала молча: слёзы текли по щекам беззвучно и непрерывно.
— Оксаночка… прости меня… я не хотела этого… всё как-то само получилось…
— Само?! — Оксана бросила платье на пол с отвращением. — Ты приехала «помочь», а сама легла с моим мужем?! В моей кровати?!
Богдан пытался вставить слово, но она уже не слышала его. Крича сквозь слёзы, она колотила его кулаками по груди, затем повернулась к матери:
— Уходи отсюда! Клянусь, больше никогда не хочу тебя видеть!
Ганна молча собрала свои вещи. Через час такси увезло её на вокзал. Она не попрощалась ни с кем. Только у двери остановилась и задержала взгляд на Богдане — долгий взгляд, полный любви, боли и немого прощания.
Через неделю Оксана подала документы на развод. Скандал разгорелся быстро: сначала всё узнали близкие родственники, потом общие друзья и вскоре весь Васильков гудел от слухов. Одни шептали: «Старая совратила зятя», другие уверяли: «Он просто воспользовался тем, что тёща осталась одна». Валентина рассказывала всем подряд: «Сама видела их у пруда целующимися! Бессовестные!»
Богдан съехал в арендованную квартиру. Иногда ему приходили короткие сообщения с неизвестного номера: «Со мной всё хорошо. Не ищи меня. Г.» Он не отвечал — просто не находил слов.
Ганна уехала к сестре в другой город Украины. Поговаривали, что она обрезала волосы коротко и стала регулярно ходить в церковь. Больше она никогда не возвращалась в тот дом.
А по Василькову ещё долго перешёптывались: «Вот до чего доходит… тёща с зятем… пока дочка лечилась в санатории». Никто не знал только одного: в ящике стола у Ганны хранилась фотография — они с Богданом сидят на веранде обнявшись и смеются счастливо.
Иногда вечерами она доставала снимок из-под стопки бумаг и тихо говорила:
— Дурак ты, Богдан… но как же сильно я тебя любила…
