Что сказать? Как подобрать слова? Как разрушить мамины надежды так, чтобы не разбить её саму?
Но откладывать больше было нельзя.
Оксанка набрала номер. Ганна ответила почти сразу — словно ждала этого звонка.
— Оксанка? Вы уже поели? Добрались нормально? Я вот подумала… может, мне уже начинать понемногу собирать вещи…
У Оксанки пересохло в горле.
— Мам… — слова не хотели выходить. — Я… хотела поговорить. Про зиму.
— Да-да, — оживилась Ганна. — Я думала, может, приехать к вам в конце ноября? Пока снег ещё не навалил. Я немного возьму с собой…
Оксанка закрыла глаза. Сердце болезненно сжалось.
— Мам… — голос дрогнул. — Игорь… ну… он… не очень… Он против.
На той стороне наступила такая тишина, что Оксанка уловила даже лёгкий скрип дерева — возможно, стул задвинули.
— П-против?.. — еле слышно переспросила Ганна.
— Он сказал… что ему будет неудобно… что места мало… — Оксанка не решалась озвучить всё прямо. — Он просто сказал, что это неожиданно…
Из трубки донёсся короткий вдох. Потом ещё один. Мама явно старалась держаться.
— Всё хорошо, Оксанка… — произнесла она тихо и надломленно. — Не переживай. Я крепкая женщина. Мне это не впервой. Переживу как-нибудь…
Оксанка чувствовала: мама плачет тихо и сдержанно, как умеют только те, кто привык быть сильным ради детей. И от этого становилось только страшнее.
— Мамочка… прости меня… — прошептала она едва слышно, сама едва удерживая слёзы на грани голоса. — Я не знала, что он так отреагирует…
— Всё нормально, — повторила Ганна чуть твёрже. — Ты только с ним не ругайся из-за меня. Оно тебе надо? А я справлюсь как-нибудь… Надя зайдёт помочь… Дров подброшу себе… Не из хрупких я…
Но голос выдавал дрожь и усталость.
После окончания разговора Оксанка долго сидела неподвижно с телефоном в руках. Внутри было такое чувство пустоты, будто вместе со словами у неё вырвали часть души.
В последующие дни между ней и Игорем словно выросла невидимая стена: он уходил рано утром и возвращался поздним вечером; разговоров почти не было. Оксанка занималась работой по дому молча: готовила еду, мыла посуду… Иногда ей казалось: тишина стала новым обитателем их квартиры и вытеснила всё живое между ними.
Она думала о том, чтобы снять жильё для мамы поближе к себе, но тут же бралась за расчёты:
Её зарплата в двадцать тысяч гривен едва покрывала собственные нужды.
Мамина пенсия составляла восемнадцать тысяч.
А аренда квартиры стоила двадцать…
«Мы просто этого не потянем», — с отчаянием осознавала она каждый раз заново.
Дом в деревне продать невозможно: триста километров от города да ещё глухомань полнейшая – никому он там даром не нужен…
Каждый вечер перед сном одна мысль терзала её:
«Я подвела маму… оставила её одну в холодном доме…»
Пустые решения и тяжёлые мысли
Прошла неделя в вязкой и холодной тишине. Между Игорем и Оксанкой почти ничего не происходило: он приходил домой поздно вечером, ел молча перед телевизором и уходил спать; она убиралась на кухне без слов – всё выглядело так, будто они случайные соседи под одной крышей.
И вот однажды вечером Игорь неожиданно заговорил первым – вернувшись домой после работы и увидев жену на кухне за бумагами: счета за коммунальные услуги перемешались со списком покупок и запиской от начальницы…
— Слушай… — начал он нерешительно из дверного проёма. — Я тут подумал…
Оксанка подняла взгляд на него – впервые за долгое время его голос звучал без раздражения или усталости.
— Может быть… поставить ей там нормальную печку? Современную такую – экономную модель какую-нибудь… Чтобы тепло дольше держалось внутри дома… Или хорошую буржуйку купить можно – я смотрел варианты: есть такие модели – топишь чуть-чуть раз в сутки…
Он говорил искренне; даже забота проскальзывала в интонации его слов. Но внутри у Оксанки что-то болезненно кольнуло при этом предложении…
— Игорь… дело ведь совсем не в печке…
Он нахмурился:
— А тогда в чём?.. Ты же сама говорила – у неё руки мёрзнут зимой там одна…
— Да… но дело ведь вовсе не только в холоде… Она хотела быть рядом с нами… Не просто согреться телом – а душой тоже согреться! С людьми побыть! С семьёй!
Она увидела: эти слова будто ударили по нему глубже обычного – лицо его напряглось так тонко и незаметно, как бывает при внутреннем сопротивлении признанию чего-то важного для другого человека…
