Внутри меня словно что-то щёлкнуло — всё встало на свои места, как мозаика, наконец обретшая завершённость.
Я вдруг ясно увидела, как изменилась Оксанка за те три года, что провела с ним в браке. Где теперь её стремительная карьера? Куда исчез её заразительный смех?
Почему, когда у неё возникают трудности, Богдан не пытается помочь или найти решение, а просто садится рядом, гладит по голове и часами твердит: «Мир жестокий, но только я тебя понимаю»?
Он был из тех «спасителей», которым не нужно настоящее спасение. Им важно видеть страдание. Ему нужна была вечная Иван — девочка с потухшими глазами и слезами на щеках, рядом с которой он ощущал себя всемогущим.
— Уходи, — произнесла я негромко.
Богдан моргнул в замешательстве.
— Простите? Светлана, вы о чём?
— Вон из моего дома. Немедленно.
Я поднялась на ноги. Они дрожали от напряжения, но голос звучал твёрдо и уверенно. Передо мной стоял не родной человек моей дочери — а паразит, питающийся её страданиями.
— Вы в своём уме? Я всего лишь сказал, что фото красивое! Почему такая сцена?
— Ты дал понять: тебе нравится её боль. Ты любишь тех, кто сломлен. Я поняла теперь всё о тебе. Уходи… пока я не сорвалась окончательно.
Он вышел с гневом и презрением. Напоследок бросил мне вслед обвинение в старческом маразме и захлопнул дверь так сильно, что со стены посыпалась штукатурка.
