Вечером приехала Оксанка. Глаза запухшие от слёз, лицо уставшее — именно такой она ему и нравится. Кричала, что я рушу её брак, что Богдан — единственный, кто помогает ей справляться с депрессиями, что я никогда не пыталась её понять.
— Мама, он сказал, ты просто ревнуешь к нашему счастью! Ведь у тебя же нет мужчины! — всхлипывала она.
Я смотрела на неё и видела ту самую девочку с фотографии — девятилетнюю, которой внушили: страдание и есть проявление любви.
Я не стала оправдываться. Просто поставила чайник и тихо сказала: “Садись. Давай разберёмся вместе — почему ты плачешь уже третий год подряд, доченька? И почему твоему мужу это так удобно”.
Мы проговорили до самого утра. Не уверена, услышала ли она меня по-настоящему.
Теперь же я стала для них врагом номер один. Богдан запретил мне появляться в их доме под предлогом “заботы о психическом состоянии жены”. Хотя я замечаю: Оксанка всё чаще смотрит на него не с прежним восхищением, а будто ищет ответ.
Понимаю — меня осудят. Скажут: “вмешалась”, “старуха придирается к словам”. Но материнское сердце не обманешь: тот, кто любит “печальных девочек”, сделает всё возможное, чтобы она никогда не научилась улыбаться.
