Я уже на следующий день отдал это колечко Александре, продавщице, в счёт старого долга. А тот гвоздь… — Колдун усмехнулся. — Самый обычный, из сарая. Ржавчина на нём — так, для пущей важности.
Он бросил на Ростислава взгляд, полный пренебрежения:
— Вся твоя «месть» — не более чем представление для простаков. Ты сам себя наказал. Сам вырастил в себе злобу, сам отравил свою душу. А она… она живёт себе спокойно и даже не догадывается, какое гнильцо внутри тебя завелось. И уж точно не страдает по тебе. — Он замолчал на мгновение, давая словам осесть поглубже. — Ты так стремился сделать её несчастной, что не заметил, как сам стал несчастным. Ты так боялся её потерять, что лишил себя шанса быть с кем-то другим. Ты выстроил вокруг себя клетку, Ростислав… но сидишь в ней ты один.
Колдун шумно втянул воздух и снова принялся за сеть, ясно показывая: разговор завершён.
Ростислав остался стоять неподвижно. В его голове медленно крутились слова старика: «Простой гвоздь… Ничего не сделал… Сам себя наказал». Тишина звенела в ушах, и сквозь неё вдруг прорезался её голос — тот самый, каким он звучал раньше: «Ростислав, ты такой надёжный…» И её смех в тот день у магазина, когда он перенёс её через лужу. И испуг в глазах тогдашний… когда она сказала «нет». Там ведь не было насмешки — только растерянность. Она просто не хотела торопиться… А он увидел лишь унижение. Вся его злость, бессонные ночи с ненавистью вместо сна, выброшенные вещи и нелепые планы мести — всё это оказалось пустой тратой жизни. Он почувствовал себя жалким шутом на сцене без зрителей — тем самым клоуном, который смеётся над собой же.
Он развернулся и молча вышел наружу.
Солнце било прямо в глаза. С улицы донёсся смех Веры — теперь он звучал иначе: не как вызов или насмешка… а как напоминание о том простом счастье, которое он сам же разрушил своей глупостью.
И тут до него дошло: самое страшное наказание вовсе не в том обмане от «колдуна». Настоящее проклятие заключалось в том знании о себе самом… Теперь ему предстояло жить дальше и видеть: как Вера улыбается кому-то другому; как выходит замуж; как растит детей… Всё это могло быть его жизнью — если бы тогда он сумел принять отказ по-взрослому… а не как обиженный мальчишка.
Он посмотрел на свои руки и будто увидел на них следы ржавчины.
Ростислав медленно зашагал по пыльной дороге вперёд.
Впереди была вся оставшаяся жизнь — долгая дорога с одним-единственным вопросом внутри: «А что если бы?..» Он снова взглянул на ладони: они были чистыми… Но всё грязное осталось внутри него самого. И ничем было эту грязь смыть.
