Я взяла. Тяжело.
— Спасибо.
Она кивнула, повернулась к выходу. Но, не сделав и пары шагов, остановилась, не оборачиваясь.
— Я никогда не умела просить прощения. И до сих пор не научилась. Но то, что ты тогда сказала… я осознала. Не сразу. Но поняла.
Я подошла ближе и коротко обняла её. Она осталась неподвижной — словно окаменела, но не отстранилась. Я чувствовала, как её плечи едва заметно дрожат.
Когда она ушла, я поднялась в квартиру. Людмила сидела у окна и смотрела в темноту за стеклом.
— Это от Екатерины. — Я поставила пакет на столешницу.
Людмила взглянула на него и с лёгкой усмешкой произнесла:
— Значит, дошло наконец-то.
— Да, дошло.
Я присела рядом. За окном мерцали фонари, кто-то торопился по делам, кто-то возвращался домой после долгого дня. Город жил своей привычной жизнью — шумной, равнодушной и чужой. Но здесь, на этой уютной кухне рядом с Людмилой, мне было спокойно и правильно.
Не осталось чувства вины за отказ. Не было больше страха быть плохой дочерью или ощущения долга только потому, что меня родили на свет.
Впервые за долгое время я могла дышать свободно.
Людмила взяла мою ладонь в свои сухие пальцы и крепко сжала её:
— Ты умница. Самое сложное — научиться говорить «нет» тем людям, которые всю жизнь учили тебя соглашаться без вопросов.
Я молча кивнула. Мы сидели в молчании — но это была тишина с наполнением: с принятием того факта, что я имею право распоряжаться своей жизнью сама; что любовь — это не самопожертвование до исчезновения себя; что помогать можно лишь тогда, когда есть внутренние ресурсы для этого; а если их нет — никто не вправе требовать невозможного.
На телефоне всплыло сообщение от Дмитрия: «Спасибо тебе. Екатерина сегодня впервые за месяц улыбнулась».
Я тоже улыбнулась в ответ экрану телефона. Ничего писать не стала — просто улыбнулась тихо про себя. Этого оказалось вполне достаточно.
