– Нет, не будем! Ты нам не Оксана. Ты чужая!
– Ах вот как! Слова какие смелые. Ну что ж, тогда я с вами оставаться не стану.
Учительница вышла за порог, а Александр будто хотел было пойти следом, но вдруг остановился прямо у двери. Постоял немного, опустив голову, потом развернулся, подошёл к нам и крепко прижал к себе. И тут же разрыдался в голос – так горько и безутешно, что и мы не выдержали: слёзы хлынули сами собой. Даже маленькая Елена в своей кроватке тихонько всхлипнула. Мы оплакивали Оксану – нашу родную мать, а Александр – свою любимую жену. Но в наших детских слезах было больше боли: ведь сиротская утрата – она одинакова повсюду и тоска по матери звучит одинаково на любом языке. Это был единственный раз в жизни, когда я видела Александра плачущим.
Он пробыл с нами ещё около двух недель. Работал тогда в Леспромхозе — их бригада собиралась уходить в тайгу. Что делать? В селе другой работы попросту не было. Александр договорился с соседкой: оставил ей немного гривен на продукты для нас, а Елену отнёс другой женщине по соседству — та согласилась приглядеть за малышкой — и отправился на заработки.
Так мы остались втроём одни. Соседка приходила ненадолго: то суп сварит, то печку протопит — и снова к своим делам уходила. А мы целыми днями сидели дома: холодно было, голодно и страшно.
В деревне стали думать, как нам помочь — ведь без женской руки семья могла просто развалиться. Нужна была женщина особенная: такая, чтобы смогла принять чужих детей как родных. Но где такую найти?
В разговорах всплыло: у одной нашей односельчанки есть дальняя родственница — молодая женщина из другого края Украины. Муж её бросил якобы потому, что детей у неё не было… Или был ребёнок да умер — никто точно не знал; только говорили: Бог больше ей детей не дал… Так или иначе нашли её адрес и через Марьяну написали письмо с просьбой приехать.
Александр всё ещё был на лесозаготовках, когда Лариса появилась у нас ранним утром. Зашла она так тихо, что мы даже не проснулись сразу. Я открыла глаза от звука шагов в доме…
