Дмитрий распахнул дверь квартиры. В прихожей царил полумрак, но из кухни пробивался мягкий свет. Он замер на пороге, затаив дыхание. Екатерина сидела за столом, сервированным на одного. Перед ней мерцали две свечи, рядом стоял бокал с вином, и она спокойно ела роллы и суши — те самые, что они, вероятно, собирались съесть вместе.
— Екатерина… — произнёс он негромко, подходя ближе.
Она не обратила на него внимания и продолжила ужинать. Воздух в кухне был холоден и плотен, несмотря на теплое свечение огня.
— Прости меня… я… — начал было Дмитрий снова, но слова словно застряли у него в горле. Он положил на край стола пышный букет алых роз — купленный в ближайшем цветочном магазине. Екатерина даже не взглянула на него. Тогда он достал из кармана сертификат и аккуратно положил его рядом с её тарелкой.
Только после этого она медленно подняла взгляд. В её глазах не было гнева — лишь глубокая усталость и немое разочарование.
— Ты ведь понимаешь: дело вовсе не в подарках, — проговорила она ровным голосом без тени упрека. Именно это делало её слова особенно болезненными. — Всё дело в твоем отношении ко мне. Я мечтала провести этот день только с тобой… А ты предпочёл общество своей матери, которая просто притворялась больной.
— Я не мог её бросить! — вспыхнул Дмитрий, охваченный чувством вины и желанием оправдаться. — Я не знал наверняка! А если бы ей действительно стало плохо? Я бы себе этого никогда не простил!
Екатерина сделала глоток вина и поставила бокал обратно со звоном.
— Хочешь прямо сейчас позвонить Александру? — предложила она спокойно. — Узнаем вместе, чем занята его «тяжело больная» жена?
Дмитрий отрицательно покачал головой. Он прекрасно понимал подтекст этих слов и боялся услышать правду вслух. Не говоря больше ни слова, Екатерина отодвинула стул и вышла из кухни в спальню, тихо прикрыв за собой дверь. Ни розы, ни сертификат так и не удостоились её внимания: цветы остались лежать на столе без воды — немой символ увядающей надежды.
Следующие дни квартира погрузилась в ледяную тишину. Екатерина почти не разговаривала с Дмитрием: отвечала коротко или вовсе игнорировала его присутствие так же легко, как прохожего на улице. Он чувствовал себя чужим среди собственных стен.
А уже назавтра Ганна сама набрала номер сына.
— Сыночек мой дорогой! Спасибо тебе большое за то, что вчера был рядом со своей старенькой мамой! — пропела она ласковым голосом по телефону. — Такая я одинокая… больная… Только ты у меня остался…
Дмитрий молча слушал её речь сквозь стекло окна: за ним раскинулось серое ноябрьское небо.
— Кстати… — добавила мать как бы между прочим с лёгкой усмешкой в интонации: — Как прошёл день рождения у Екатерины? Весело посидели?
И именно тогда всё окончательно сложилось у Дмитрия в голове: для неё важен был вовсе не сам праздник… Главное было испортить его.
— Замечательно отметили… — отчётливо произнёс он и отключился.
Он стоял посреди гостиной напротив закрытой двери спальни и наконец осознал всю глубину происходящего: его мать развязала настоящую войну против жены… И ради этой борьбы была готова разрушить всё вокруг себя – даже счастье собственного сына. А он сам невольно стал орудием этой разрушительной игры своим слепым доверием к ней.
В последующие дни Дмитрий всеми силами пытался загладить свою ошибку: готовил завтраки по утрам, приводил квартиру в порядок и пытался завести разговоры хоть о чём-то… Но Екатерина оставалась холодной как лёд – отстранённой настолько сильно, что это сводило его с ума своим молчанием и равнодушием к любым попыткам сближения.
