— Людмила?! — в голосе Тараса звучал не радость, а явное изумление.
— Людмила, — подтвердила я, стараясь не задерживать взгляд на расползающемся пятне вина на светлом ковре (хотя внутри всё сжималось). — Зашла поздравить. А вы что, до сих пор не закрываете верхний замок? Я ведь говорила…
— Людмила, — голос Оксанки дрожал, но в нем проскальзывала неожиданная твердость. — Мы не ждали никого. Мы просили заранее предупреждать. Это… это неудобно.
Слово обожгло меня. Неудобно? В моем доме?
— Оксанка, — я прошла в комнату и положила полотенца на диван. — Я здесь не гостья. Это моя квартира. А вы здесь живёте потому, что я разрешаю.
— Мам, прошу тебя, — Тарас попытался стать между нами. — Давай потом поговорим. Мы хотели немного побыть вдвоём.
— Я вам мешаю? Я же с подарками пришла! — меня захлестнула волна обиды. Сколько всего я для них делаю, а они обращаются со мной как с помехой.
Оксанка поднялась с места. Хотя она была невысокой, сейчас казалась выше ростом и увереннее.
— Нам нужно личное пространство. То, что вы дали нам жильё, не означает право распоряжаться нашей жизнью и временем. Верните ключи или хотя бы звоните заранее.
И тогда я произнесла ту самую фразу — ту самую роковую реплику, после которой всё покатилось вниз по наклонной. Я достала связку ключей и звякнула ими прямо перед лицом невестки:
— Это моя квартира! И я буду приходить сюда тогда, когда сочту нужным – хоть среди ночи! Не устраивает – ищите себе другое место!
Я резко повернулась и захлопнула за собой дверь так сильно, что стены задрожали от удара. В тот момент мне казалось: я одержала победу и расставила всех по местам.
Часть 3. Осадное положение
Две последующие недели напоминали затянувшееся противостояние без открытых боёв: они остались жить в квартире – куда им было деваться с зарплатами учителя и инженера? Но атмосфера ощутимо поменялась.
Я стала появляться намеренно часто – уже не из заботы или желания помочь: теперь это стало вопросом принципа и власти. Мне хотелось доказать – мной нельзя манипулировать.
Когда Оксанки дома не было, я заходила и выбрасывала из холодильника «вредные» продукты вроде майонеза.
Оставляла записки на кухне: «Плиту нужно чистить специальным средством – эмаль портится».
Однажды сняла серые льняные шторы в спальне (те самые, которые выбрала Оксанка) и повесила свои – с ламбрекенами: красиво же! Солидно!
Тарас пытался поговорить со мной по душам: приезжал ко мне домой, сидел за кухонным столом с чашкой в руках.
— Мам… Оксанка плачет ночами… У неё глаз дёргается от нервов… Она чувствует себя как под надзором коменданта в общежитии…
— А у коменданта бесплатно в центре города никто жить не может! — парировала я спокойно, наливая ему чай. — Я ведь только добра вам желаю! Она ещё молодая да неопытная хозяйка… Научится – спасибо скажет потом! И вообще… у меня сердце прихватывает от переживаний за вас обоих… Ночами глаз сомкнуть не могу… А вы… такие неблагодарные…
Я видела его реакцию: он съёжился весь внутри себя. Мои слова про здоровье всегда действовали безотказно – Тарас был добрым мальчиком… мягким… Я знала точно: он никогда открыто против матери не пойдёт.
Часть 4. Точка невозврата
Развязка наступила во вторник ноября под серым небом без солнца.
Мне пришло в голову обновить обои в прихожей – прежние казались мрачноватыми для такого пространства. Советоваться ни с кем я не стала – зачем? Всё равно ведь плачу за всё я сама! Позвонила своему старому знакомому Виктору – он должен был приехать замерить стены.
У Оксанки по расписанию был методический день в школе; она должна была отсутствовать дома до вечера… но судьба распорядилась иначе: у неё разболелась голова и она вернулась раньше времени…
Я открыла дверь своим ключом и провела внутрь Виктора с рулеткой:
— Вот тут замерь сначала… И вот здесь тоже… где зеркало висит… Зеркало мы потом снимем…
В этот момент из коридора вышла Оксанка.
