— Что? — буркнул он, не отрывая взгляда.
— Я решила подать на развод.
Он застыл. Даже привычное постукивание пальцем прекратилось.
— Ага, — спустя мгновение усмехнулся он. — Ну да, слышал уже. Ты ведь каждый год “подаёшь”.
— Нет, — ответила я спокойно. — На этот раз всё по-настоящему.
Дмитрий попытался изобразить улыбку, но она вышла кривой и неуверенной.
— Из-за чего? Из-за пенсии? Ты сама подумай, как это звучит! Люди разводятся из-за измен, из-за насилия. А ты — из-за каких-то денег?
В тот момент я словно получила пощёчину.
— Дмитрий, — произнесла я тихо и ровно. — Дело не в деньгах. Проблема в том, что ты решил: я тебе принадлежу. Пенсия — это просто повод, слово, которое ты озвучил вслух. А всё остальное ты делал молча годами.
Он вскочил с места.
— Неблагодарная! — закричал он. — Я тебя вытащил! Я тебя спас! Я…
— Куда ты меня “вытащил”? — перебила я его. — В эту кухню? В такую жизнь, где мне нужно просить разрешения на собственные средства?
Он осёкся и тяжело задышал.
Затем резко сменил интонацию — так умеют те, кто боится потерять зону комфорта.
— Оксана… ну не кипятись… Я сгоряча сказал… Давай спокойно поговорим… Мы же уже немолодые… Куда нам теперь? Смешно ведь…
«Немолодые».
То есть в двадцать пять лет я могла быть удобной и покладистой. А в шестьдесят должна сидеть тихо и не мешать?
Смешно…
Но мне было совсем не до смеха. Мне было страшно от неизвестности впереди. Но ещё страшнее стало от мысли: если останусь сейчас, то через год он скажет: «твоя квартира теперь общая», «твои таблетки теперь общие», «и похороны твои тоже будут общими».
— Я вовсе не злюсь, — сказала я ему спокойно. — Просто наконец-то проснулась.
Я пошла в прихожую за курткой: нужно было выйти на улицу подышать свежим воздухом. Стены начали давить со всех сторон.
Он поспешил за мной следом:
— Ты куда собралась?! Хочешь всех насмешить?! В твоём возрасте разводиться?!
Я остановилась и посмотрела ему прямо в глаза:
— А тебе самому не смешно было говорить про мою пенсию как про “нашу”? Ты хоть подумал тогда, как это звучало? Нет… Ты просто решил за меня.
Он замер снова. И впервые в его взгляде мелькнул страх вместо злости.
Не обо мне он испугался.
О себе самом. О том порядке вещей, к которому привык годами.
Через неделю я пошла в ЗАГС.
Не потому что «созрела». Потому что знала: если потянуть ещё немного – начну себя уговаривать остаться. Мозг любит привычное даже тогда, когда оно разрушает тебя изнутри. Он будет нашёптывать: «куда ж ты одна», «он ведь неплохой», «что скажут люди».
А я решила: пусть “люди” говорят всё что угодно сами себе – а жить придётся мне самой.
Первым делом рассказала детям.
Сын – взрослый мужчина – выдохнул так тяжело сквозь трубку, будто давно этого ждал:
— Мам… Я думал, ты никогда не решишься…
Дочь заплакала…
