Слова Ганны, произнесённые с такой трогательной искренностью и тихой болью, глубоко тронули Кристину. В груди у неё сжалось, к горлу подступил комок, а слёзы невольно потекли, словно сливаясь с теми, что уже блестели в глазах Ганны.
— Ну что ты такое говоришь… — прошептала Кристина, бережно обхватывая её ладони и прижимая их к округлившемуся животу. — Всё будет хорошо. Ты обязательно дождёшься встречи. Ты увидишь мою малышку. Да-да, бабушка, это девочка. Ты должна её увидеть… Ты ещё колыбельные ей петь будешь — вот увидишь.
Оптимизм внучки согрел душу старушки. Кристина никогда не говорила впустую — если она уверена в чём-то, значит так оно и будет. Ганна вытерла последнюю слезу и улыбнулась сквозь усталость лет, не зная о том, что Кристине уже пришлось принять непростую роль матери без поддержки супруга.
— Уже придумала имя? А Николай что думает?
— Я хочу назвать её Варварой… Варенькой, — мягко ответила Кристина, избегая подробностей, которые могли бы ранить сердце старушки.
Так они и сидели долго в обнимку: Ганна делилась воспоминаниями о своём материнстве, а Кристина внимательно слушала и запоминала каждое слово. Пусть времена изменились до неузнаваемости — мудрость бабушки оставалась для неё бесценной.
На следующий день настал момент расставания. Объятия были долгими и полными какой-то щемящей тревоги. Ганна гладила живот внучки и шептала ему что-то ласковое на прощание. Последний взмах руки с крыльца — и машина тронулась в обратный путь: туда, где жизнь бежит стремительно и беспокойно.
Кристина приехала к бабушке с радостью в сердце, а уезжала с неясной тяжестью внутри — предчувствием чего-то недоброго, которому тогда она не придала значения. Как только автомобиль скрылся за поворотом дороги, Ганна медленно направилась к соседке по двору.
