— Мелания никогда бы так не поступила! — выкрикнула Оксанка, и её голос, тонкий и натянутый, словно струна, прорезал гнетущую тишину коридора детского приюта. Он дрожал от переполнявшей девочку ярости и слёз, готовых вот-вот пролиться. В её глазах вспыхнуло пламя — как две звезды, отражённые в слезах. Те самые звёзды, о которых рассказывала им Мелания по вечерам, сидя у изголовья кровати и окутывая детей теплом своих сказок. — Она была доброй! По-настоящему доброй! Она верила в нас!
В ответ раздалась холодная усмешка. Новая воспитательница, Галина, стояла перед ней неподвижно — словно чёрная каменная глыба. Её губы сжались в тонкую линию, а взгляд был ледяным и колючим, как иней на стекле морозным утром. Маленькие пронизывающие глаза будто пронзали насквозь. Появившись в приюте всего месяц назад, она уже успела превратить его в подобие казармы: с жёсткими перекличками по утрам, запретами на смех и рисунки — даже мечтать здесь стало преступлением. Оксанка сразу стала для неё мишенью — возможно потому, что была особенно близка с той самой женщиной, которую Галина ненавидела всей душой — Меланией.
— Замолчи же наконец! — прошипела она с яростью; её голос прозвучал резко и сухо, будто порыв ветра сквозь щели старого дома. — Твоя Мелания была слабой фантазёркой! Мир не нуждается в таких наивных дурочках с мечтами о невозможном. Здесь теперь другие порядки. И ты будешь им следовать.
— Она учила нас рисовать! — не отступала Оксанка; её кулачки были так крепко сжаты, что костяшки побелели. — Она читала нам про далёкие планеты и звёзды… Про то, что мечты могут стать реальностью! Она говорила: каждый из нас — как искра… способная разгореться до целого костра!
Эти слова стали последней каплей для Галины. Она резко шагнула вперёд и ударила девочку по щеке так сильно и горячо, будто приложилась к раскалённому металлу. Оксанка вскрикнула не столько от боли физической — сколько от потрясения: звон стоял в ушах так громко, словно внутри головы ударил колокол.
А потом пальцы Галины впились ей в плечо железной хваткой: девочка оказалась волочимой по длинному пустому коридору приюта; шаги отдавались эхом по стенам точно удары сердца.
Остальные дети молча жались к стенам; никто не осмелился поднять взгляд или сказать хоть слово. Все знали: её ведут туда… В карцер под лестницей — сырую кладовку без света и надежды для «непослушных». Там пахло затхлостью времени и заброшенностью судьбы; внутри стояла старая панцирная кровать с проваленным матрасом — казалось даже мебель страдала одиночеством.
Дверь захлопнулась тяжело и гулко. Защёлкнулся засов.
Оставшись одна во мраке без просвета, Оксанка съёжилась на краешке кровати; обняв колени руками крепко-крепко… словно пытаясь исчезнуть из этого мира совсем. Сквозь тонкую кофту пробирался холод стены… но ещё сильнее был холод внутри неё самой.
Щека пульсировала болью после удара… А унижение жгло изнутри огнём.
И тогда во тьме перед мысленным взором возник образ Мелании… Не просто воспитательницы – света во плоти.
Молодая женщина с искренней улыбкой и глазами цвета заката приносила тепло туда… где царили серые стены одиночества. Она учила замечать красоту даже в капельках дождя на стекле или тенях листьев на полу… Показывала детям мир акварелей – смешанных красок чувств.
Она читала сказки о добре – там всегда побеждало зло… И никогда не говорила «глупости» или «бесполезно» – только ласково: «Мои дорогие дети…»
Каждый раз смотря на рисунки Оксанки она повторяла: «У тебя настоящий дар… Ты станешь художницей… Я верю в тебя.»
Оксанке было неизвестно всё до конца… Но сердце сироты давно научилось понимать без слов.
Она догадывалась почему Мелания исчезла…
Когда-то во дворе она увидела Меланию рядом с молодым человеком – красивым парнем с добрыми глазами… Они шли держась за руки… А потом он нежно поцеловал её в щёку – а она сияла вся как звезда…
Позже Оксанка узнала его имя – Назар… сын Галины…
Когда Галина узнала об их отношениях – о том что её сын встречается с «простой сиротой из деревни» – ярость охватила её полностью…
