— Я была уверена, что ты помнишь отца. Он ведь всю душу вложил в этот дом. Каждая доска, каждый гвоздь — всё через его руки прошло…
— Мам, ну при чём тут папа? Мы сейчас должны думать о живых! — воскликнул Данило. — Нас скоро просто выгонят! Ты этого хочешь? Чтобы твоя единственная внучка осталась на улице?
Оксана сразу же подхватила, стараясь разжалобить меня.
— Ганна, неужели для вас стены важнее семьи? Важнее родного сына и внучки? Мы же не чужие вам люди. Мы просим не так уж много — просто помощи.
Они теснили меня со всех сторон, словно охотники загоняют жертву в ловушку. Давили на совесть, старались вызвать чувство вины, представить меня бессердечной старухой, упрямо держащейся за прошлое и отказывающейся помочь своим детям в трудную минуту. И где-то глубоко внутри уже начинала колебаться та часть меня, что всегда была матерью — готовая уступить ради них всё.
Но взгляд случайно упал на фотографию на комоде. Мы с Мирославом — молодые и счастливые — стоим перед недостроенным домом. Он обнимает меня за плечи и смотрит так, будто я для него целый мир. И тогда я поняла: этот дом он оставил мне. Не Данилу и не Оксане. Мне одной. Это было не просто жилище — это была память о нас с ним. Отказаться от дома значило предать его самого и всё то, что мы вместе прожили.
Я медленно обернулась к ним лицом. Внутри всё кипело от эмоций, но снаружи я выглядела спокойной до пугающей степени. Сначала посмотрела сыну в глаза, затем перевела взгляд на его жену. Страх исчез вместе с жалостью и сомнениями — осталась только ледяная решимость.
— Нет, — произнесла я твёрдо.
Оксана удивлённо подняла брови.
— Что значит «нет»? Вы нас неправильно поняли?
— Всё я поняла правильно. Мой ответ остаётся прежним: нет.
— Мам! Да ты с ума сошла?! — вскрикнул Данило и вскочил с места. — Тут даже обсуждать нечего! Это наш единственный шанс!
— Для вас возможно… Но точно не для меня.
Я подошла к входной двери и распахнула её настежь. Ворвавшийся холодный ветер взметнул занавески вверх.
— Нет! И ещё раз нет! — выкрикнула я; руки дрожали от ярости, которая наконец прорвалась наружу после долгого молчания. — Сами разбирайтесь со своими долгами! За свои мечты платите сами! За свои ошибки тоже отвечайте сами! А мой дом останется моим навсегда! Убирайтесь!
— Мама! Ты пожалеешь об этом! Ты останешься одна как перст! — закричал Данило; лицо его перекосилось от злобы и унижения.
— Я уже давно одна… С того самого дня, как ты потерял свою совесть… Уходите!
Они вышли из дома под град ненавидящих взглядов в мою сторону; Оксана что-то процедила сквозь зубы напоследок. Я захлопнула дверь за ними с такой силой, будто ставила точку во всей этой истории, повернула ключ один раз… потом ещё… а затем закрыла задвижку сверху вниз до упора.
Прислонившись спиной к двери, я глубоко выдохнула; по телу прошла дрожь волной напряжения и освобождения одновременно. Я опустилась на стул в прихожей… И слёзы покатились сами собой по щекам: не от боли или жалости к себе… а от облегчения такой силы, будто многолетний груз наконец-то сорвался с моей шеи на землю.
Первые недели были особенно тяжёлыми: телефон молчал глухо день за днём… По ночам просыпалась вдруг среди темноты: а вдруг ошиблась? А может быть они правы? Может быть я действительно плохая мать?.. Я вновь прокручивала их слова в голове… обвинения… упрёки… И сомнения точили душу изнутри…
И вот однажды днём я выглянула в окно… На противоположной стороне улицы мелькнула знакомая фигурка в яркой шапочке…
