— Я знаю, кто это, Ярослав. Пройди в комнату. Присядь.
В её голосе звучала такая твёрдость, что сын непроизвольно подчинился. Он прошёл в гостиную и опустился на диван — всё ещё охваченный возмущением, но уже с замешательством в глазах.
Ганна устроилась напротив, в своё кресло.
— А теперь слушай внимательно, Ярослав. И не перебивай меня.
Она изложила всё без лишних эмоций и надрывов. Рассказала о перестановках, о пренебрежении к ней, о вечеринке с ногами на столе. И о том, как Оксанка собиралась отправить её на полуразвалившуюся холодную дачу — лишь бы освободить квартиру для своей матери и подлечить ту.
Ярослав слушал молча, и выражение его лица постепенно менялось. Сначала он нахмурился — будто пытался найти оправдание жене. Потом покраснел от стыда. Когда речь зашла о даче, он поднял взгляд:
— Не может быть… Она не могла так сказать. Говорила просто про отдых за городом…
— Ярослав, может я уже и не молода, но рассудок у меня на месте. Мне сказали прямо: я мешаю вам жить, квартира теперь ваша собственность, а моё место — подальше отсюда. Ты этого добивался? Когда просил пожить «годик»? Хотел ли ты видеть мать на пенсии в холодной бане только потому, что твоей жене стало тесно?
Сын промолчал. Он теребил пуговицу на рубашке — точно так же делал в детстве после какой-нибудь шалости вроде разбитой вазы. Он оглядел комнату: теперь, когда гнев улегся, он заметил идеальный порядок вокруг — кружевная салфетка лежала аккуратно на месте; мать выглядела спокойно и собранно. Всё это никак не вязалось с образом сумасшедшей старухи из рассказов Оксанки по телефону.
— Я… не знал про вечеринку… И про её маму тоже… Она говорила только то, что ты придираешься к мелочам…
— Конечно не знал! Так ведь проще — ничего не замечать! Ты ведь хороший: работаешь много… А женщины пусть сами между собой разбираются? Ну вот я и разобралась.
— Но мам… нельзя же так резко… выгнать человека… Можно было поговорить…
— Пыталась! Полгода пыталась! Тихо говорила — чтобы тебя не расстроить! А когда меня начали унижать у меня же дома — пришлось повысить голос!
Ганна поднялась из кресла и направилась к серванту. Оттуда она достала конверт.
— Вот здесь деньги. То немногое с пенсии да те отложенные «на похороны». Этого хватит вам на пару месяцев аренды жилья. Забирай их и возвращайся к жене. Снимайте квартиру и стройте свою семью как хотите: детей рожайте или просто живите вместе… Только без меня.
Ярослав смотрел на конверт перед собой как на что-то опасное.
— Я этого не возьму…
— Возьмёшь! Потому что Оксанка сюда больше не вернётся! И ты тоже — пока вы вместе! В гости приходите по праздникам с тортом — пожалуйста! Но жить здесь больше никто из вас не будет! Всё закончилось, Ярослав! Теперь я хочу спокойно доживать свои дни: со своими чашками в своей тишине!
Он долго сидел молча… Смотрел на мать и видел перед собой совсем другого человека: твёрдого духом, уставшего от борьбы… но несгибаемого. Вдруг до него дошло: все эти месяцы он действительно просто прятался за работой… позволяя Оксанке устанавливать правила игры…
— Она этого тебе никогда не простит… — пробормотал он глухо.
— Значит ей был нужен вовсе не ты… а эта квартира… — пожала плечами Ганна. — Вот теперь проверишь сам…
Ярослав поднялся с места и подошёл к матери; неловко обнял её за плечи… Несмотря на свою силу и рост сейчас он казался маленьким мальчиком…
— Прости меня… За весь этот бардак… За всё…
— Иди уже… сынок… Разбирайся со своей жизнью сам…
Он ушёл тогда без конверта…
В тот вечер Ганна сидела одна за столом с чашкой чая в руках… За окном моросил дождь… Но дома было тепло и уютно… Телефон молчал…
Через неделю Ярослав приехал один… Осунувшийся немного… но будто повзрослевший…
— Мы сняли однушку неподалёку… В соседнем районе,— сказал он стоя у порога.— Оксанка пока живёт у мамы… Мы решили пожить отдельно какое-то время… Подумать…
Ганна лишь кивнула головой без лишних вопросов или комментариев; ни злорадства ни нравоучений она себе не позволила.
— Проходи,— сказала спокойно.— Борщ свежий сварен сегодня утром… И сметана есть…
Они сидели вдвоём за кухонным столом; ели борщ; говорили о погоде да работе сына; обсуждали новости из телевизора… Ни слова об Оксанке… Ни намёка про квартиру…
Когда он собрался уходить – задержался у двери:
— Мам? На следующих выходных приеду? Кран гляну в ванной – там вроде подтекало немного…
— Приезжай,— улыбнулась Ганна.— Только заранее позвони – вдруг у меня гости будут или я уйду куда-нибудь … ну скажем … на свидание?
Ярослав удивлённо вскинул брови – а потом рассмеялся впервые за долгое время по-настоящему искренне:
— Ну ты даёшь!.. Хорошо-хорошо – позвоню!
Когда дверь захлопнулась за сыном – Ганна подошла к зеркалу; поправила волосы перед стеклом … Из отражения смотрела женщина преклонного возраста с морщинками возле глаз … но взгляд был ясный … живой …
— А почему бы нет? — сказала она своему отражению вслух.— Может действительно пора сходить куда-нибудь?.. Жизнь ведь только начинается тогда … когда перестаёшь быть удобной для всех подряд …
Она включила старенький проигрыватель … поставила пластинку со своим любимым романсом … Потом взяла лейку … пошла поливать цветы …
Впереди был целый вечер.
И теперь он принадлежал только ей одной.
