Коробка источала запах чердачной пыли и чего-то ещё — терпкого, хвойного, почти забытого. Я стояла посреди комнаты Лилии, держа в руках картонный ящик, и не могла решить: открыть его или сразу выбросить.
На крышке — знакомый почерк Лилии: «ЁЛКА». Буквы поблекли от времени, но я бы узнала их среди тысячи. Мама всегда писала аккуратно, с нажимом — будто каждое слово имело особое значение.
С момента похорон прошло три недели. Я приехала из своего города разбирать вещи и застряла здесь, в квартире, где прошло моё детство. Каждый день собиралась уехать. И каждый раз находила повод остаться ещё на сутки.
За окном моросил декабрьский дождик. До наступления Нового года оставалось всего семь дней.
Прозвенел телефонный звонок. Это был сын.
— Мам, как ты?
— Всё нормально, Матвей. Разбираю вещи.
— Понял. Если что — звони.
Он отключился. Двадцать секунд — я засекла. У него своя жизнь, семья, заботы. Я не обижалась — просто чувствовала пустоту внутри.
Следом позвонил Мирослав — мой младший брат. Ему уже пятьдесят пять лет, а голос всё такой же резкий и нетерпеливый.
— Ты там заканчивай уже! Квартиру продавать надо. Риелтор спрашивает: когда можно смотреть?
— Я пока разбираюсь с вещами.
— Что там перебирать? Всё выбрось и возвращайся!
Я промолчала в ответ. Он тяжело вздохнул и повесил трубку.
Выбросить… Легко сказать. А ведь это вся жизнь Лилии — восемьдесят два года по шкафам, в ящиках комодов и коробках на антресолях.
Я снова посмотрела на коробку в руках: ёлочные украшения. Каждый год мама сама наряжала ёлку — даже когда ей было далеко за восемьдесят и пальцы уже плохо слушались её волю. Она никому не позволяла вмешиваться в этот ритуал.
«Оставлю себе пару игрушек на память», — решила я про себя и приоткрыла крышку.
Внутри лежали шары, бережно завернутые в старые газеты советских времён. Один за другим я разворачивала их: красный с золотыми звёздами — помню его с самого детства; зелёный с белым инеем появился позже — кажется, где-то в восьмидесятых; серебряная сосулька с отколотым кончиком — несмотря на повреждение мама всё равно её использовала каждый год.
И вдруг я достала его…
Большой шар тёмно-синего цвета с изящной серебряной росписью по стеклу: морозные узоры словно оживали при свете лампы. Этот шар Лилия всегда вывешивала первой — сколько себя помню, он открывал праздник каждый год без исключения.
Я взяла его в ладони… И почувствовала внутри что-то странное: не блёстки или мишура — что-то другое…
Поднеся шар к свету лампы, я заметила внутри свернутую бумажку тонкой трубочкой.
Сердце забилось чаще от внезапного волнения. Осторожно вытащив записку через отверстие для нитки подвеса, я развернула её дрожащими пальцами…
Детская рукопись… неровные буквы… И надпись:
«Марко, верни папу».
Подпись: «Тамара».
Дата: 31 декабря 1974 года.
Мне тогда было восемь лет…
Я смотрела на эти строки и ничего не понимала… Совсем ничего… Не помнила ни того письма… ни того желания… Никуда отец тогда вроде бы не уходил… Он умер лишь когда мне исполнилось двадцать пять… Тридцать три года назад… Лилия всегда говорила одно и то же: «Мы были втроём всегда».
А тут вдруг эти слова… «верни папу»…
Куда вернуть? Откуда?
Я снова взглянула на первое слово записки – «Марко». И вздрогнула…
Буква «М» была написана зеркально – задом наперёд… Так делала только я… В первом классе учительница заставляла меня переписывать целые страницы из-за этой буквы – никак не могла запомнить правильное направление…
Это был мой почерк… Это писала я…
И тут нахлынуло…
Не воспоминание даже – вспышка сознания… Холодный пол под босыми ступнями… Ночная темнота… Я стою у окна и плачу навзрыд… Жду кого-то всем сердцем…
Голос Лилии за спиной:
— Иди спать! Простудишься!
Меня передёрнуло от озноба… Записка выпала из рук прямо на пол…
