Это действительно произошло. Всё было наяву. Я стояла у окна, вглядываясь в улицу. Кого я ждала?
***
Я набрала Мирослава.
— Слушай, — начала я. — Ты помнишь, чтобы папа куда-то пропадал? В семьдесят четвёртом году?
— Что? — он явно не понял, о чём речь.
— Семьдесят четвёртый год. Тебе тогда было пять лет. Папа… он уходил куда-то?
— Тамара, ты о чём вообще говоришь? Какой ещё семьдесят четвёртый? Это же полвека назад.
— Я нашла записку. Внутри ёлочного шара. Я написала её, когда мне было восемь: «Марко, верни папу».
Наступила долгая пауза.
— И что с того?
— Как это — и что? Я не помню, чтобы он исчезал. А ты?
— Нет. И вспоминать не хочу.
— Мирослав, это важно.
— Для кого важно?! — голос его стал резким. — Лилия умерла. Папы нет уже тридцать три года. Зачем ты снова всё поднимаешь? Выкинь эту бумажку и забудь про неё.
— Я не могу забыть.
— Можешь! Мама хотела уберечь нас от этого — значит, так и надо! Она всю жизнь нас защищала. Прояви уважение хотя бы теперь!
Он отключился.
Я осталась с телефоном в руке, слушая гудки в трубке. В голове звучал мамин голос из того далёкого воспоминания: «Иди в кровать, простудишься». Голос был мягкий и усталый.
Лилия знала правду. Конечно знала… Ведь она хранила тот шар почти полвека подряд, каждый Новый год вывешивая его первой игрушкой на ёлку — с моей детской запиской внутри.
Зачем она это делала?
На следующий день я отправилась на дачу — нужно было забрать оставшиеся вещи. Старенький домик на шести сотках земли родители приобрели ещё в семидесятых годах прошлого века. Лилия приезжала туда каждое лето до самой своей смерти.
Открыв калитку, я увидела соседа — Изяслава. Высокий мужчина с плотной фигурой за шестьдесят лет, вдовец; он жил по соседству столько времени, сколько я себя помнила.
— Тамара… — он подошёл ближе и снял шапку с головы. — Прими мои соболезнования… Хорошей была женщина Лилия… Светлая ей память…
— Спасибо вам большое, Изяслав…
Он переминался с ноги на ногу; видно было: не знал, как продолжить разговор… Я тоже молчала… Но потом вдруг спросила сама того не ожидая:
— Вы ведь знали моего отца… В семидесятых вы вместе работали на заводе?
Он замер на месте; лицо стало каменным.
— Да… Знал его… Павел был хорошим человеком…
— А вы не припомните… может быть… в семьдесят четвёртом что-то произошло? Что-нибудь необычное?
Он долго смотрел мне прямо в глаза… Потом отвёл взгляд в сторону:
— Это было давно уже… Не помню ничего такого…
Он лгал. Я сразу поняла по тому, как дёрнулся кадык и как поспешно он отвернулся от меня…
Я достала из кармана сложенный листок бумаги:
— Посмотрите…
Он взял записку из моих рук… развернул её… прочитал… Его лицо резко побледнело:
— Откуда она у тебя?..
— Из синего ёлочного шара… Того самого… Мама всё это время берегла его…
Изяслав тяжело опустился на деревянную лавочку у забора:
— Значит… она действительно хранила его все эти годы…
Голос прозвучал еле слышно:
Пятьдесят лет…
Я посмотрела ему прямо в глаза:
— Вы понимаете значение этой записки… Расскажите мне правду…
Он молчал…
Я умоляюще произнесла:
— Пожалуйста…
Но он покачал головой:
— Не могу сказать тебе этого… Тамара…
— Почему?..
Его голос стал глухим:
— Потому что дал слово твоей матери перед её смертью… Она просила меня никогда ничего тебе не рассказывать…
Внутри всё оборвалось…
Я прошептала:
— Какое слово?.. О чём нельзя говорить?..
Он медленно поднял взгляд:
– О том времени… О том дне… Она очень просила об этом… Хотела уберечь тебя…
– Но её больше нет! – сказала я твёрдо.– А я есть! И мне необходимо знать!
В его взгляде появилась боль – глубокая и старая боль:
– Полвека я молчал об этом… Пятьдесят лет!.. Это была последняя просьба твоей матери ко мне!.. Как же теперь нарушить её?..
Он поднялся со скамейки и медленно направился к своему дому… Дверь за ним закрылась без звука…
А я осталась одна возле забора под порывами ветра – полы куртки хлопали по ногам от сквозняка…
Мама умерла – а всё ещё держала меня под контролем даже после смерти…
Она всё ещё решала за меня – что мне можно знать о прошлом моего отца… а что нет…
