Снег валил без перерыва три дня, и когда Оксана выглянула на улицу, всё вокруг казалось свежим и нетронутым. Эта белизна напоминала ей о том, каким когда-то был её родной дом — светлым и обманчиво уютным.
Тишину раннего утра нарушил звонок в дверь. Оксана уже знала, кто пришёл, ещё до того как подошла к дверному глазку. Она неспешно повернула ключ в замке.
На пороге стояла Галина. Мать. За последние годы она словно сжалась, стала меньше ростом и хрупкой. Сейчас она не вызывала у Оксаны тех ощущений, что были в детстве — когда казалась огромной и вечно раздражённой. Вязаная шапка промокла от снега, из-под неё выбивались тонкие пряди седых волос. Лицо, прежде красивое и дерзкое, теперь было испещрено морщинами — особенно вокруг глаз: тех самых глаз, которые Оксана помнила мутными и влажными по вечерам, когда в доме появлялись «гости».
— Оксаночка… — голос звучал хрипло и умоляюще. — Пусти меня, доча… Поговорим хоть немного.
Оксана молча отступила назад, давая ей пройти. Женщина вошла внутрь шаркающей походкой, стряхивая снег с потёртых ботинок.
— Уютно у тебя тут… тепло… — заговорила она неуверенно, избегая взгляда дочери. — Я вот подумала… Мне одной уже тяжело совсем… со здоровьем беда: сердце шалит… А у вас тут просторно… Может быть… я бы пожила немного? Помогала бы чем могла… Вам с Павлом ведь нелегко сейчас? Может быть скоро дети…
— Павел сейчас в командировке, — спокойно перебила её Оксана. В голосе не было ни раздражения, ни тепла — только ровная отстранённость. — И детей у нас не будет.
Она жестом пригласила мать на кухню и сама занялась чайником. Руки автоматически выполняли привычные действия: налить воду, включить плиту… А мысли тем временем унесли её далеко назад — туда, где прошло её детство; туда, где внешняя чистота всегда скрывала что-то тревожное.
***
Когда ей было шесть лет и отец ушёл утром на работу и больше не вернулся (инфаркт прямо в автобусе), мир вокруг не рухнул для маленькой Оксаны — он просто стал другим: зыбким и непонятным. Мама тогда изменилась почти сразу: раньше яркая и громкая женщина с заразительным смехом вдруг потускнела; а спустя несколько месяцев траура вновь стала заметной – но уже как-то нарочито шумной и фальшиво весёлой.
Первое странное ощущение пришло вместе с запахами. Раньше из маминой комнаты тянуло духами «Красная Москва» вперемешку с папиным одеколоном. Теперь же воздух там был насыщен тяжёлым табачным дымом вперемешку с каким-то другим резким ароматом – тем самым запахом чужого присутствия.
По утрам на кухне иногда стоял незнакомый мужчина в маминых халатах – он ухмылялся криво и говорил: «А это кто тут у нас такая хорошенькая?»
Потом начались странные поручения – чаще всего поздними вечерами:
— Оксаночка моя хорошая… сбегай-ка за хлебушком! Вот тебе денежка – купи себе мороженое! И погуляй немножко подольше… воздух свежий…
Оксана выходила во двор с зажатой купюрой в ладони. Она любила гулять днём – но вечерние прогулки пугали её: улицы были пустынны; подъезд пах плесенью и кошками; лавочка во дворе была холодной даже летом…
Она садилась на неё напротив их окон – смотрела вверх на освещённую квартиру… Иногда там мелькали две тени; потом свет гас в маминой комнате…
Оксана ждала ещё немного – пока пальцы начинали коченеть от холода или нос начинал хлюпать от сырости… Тогда она медленно поднималась домой.
Дверь спальни всегда была закрыта наглухо… Но стены были тонкие – почти картонные – сквозь них просачивались звуки: не слова даже… а какие-то другие звуки…
Стоны… приглушённый смех… скрип кровати – той самой кровати из её младенчества… Там она раньше засыпала между папой и мамой под их дыхание…
Теперь же эти новые звуки пугали девочку своей непонятностью…
Она зарывалась лицом в подушку изо всех сил стараясь ничего не слышать… убеждая себя снова и снова: это просто ветер гуляет по трубам или всё это ей только снится…
