– Лучше бы в интернат! – выдохнула Оксана. Её трясло, но голос снова стал ровным, почти безжизненным. – Ты знаешь, что я до сих пор вздрагиваю, когда Павел неожиданно прикасается ко мне сзади? Знаешь, что мне всё ещё снятся твои «гости»? Знаешь, что я не могу решиться на ребёнка? Потому что до ужаса боюсь — не смогу его защитить. Ни от мира, ни от самой себя. Ты разрушила во мне самое важное. И теперь хочешь войти в мой дом? В мой чистый и спокойный дом, где нет ни твоих запахов, ни твоих мужчин? Хочешь сидеть за моим столом, спать в моей гостиной и смотреть мой телевизор? После всего?
Галина смотрела на дочь растерянно. Вся злость испарилась, оставив только измождённое лицо пожилой женщины.
– Я же мать… – прошептала она. – Кровь родная… Прости меня… Я не со зла…
– Не со зла? – с горечью усмехнулась Оксана. – Ты хотела денег, хотела выпить и забыться. А я была просто помехой. Мебелью, которую иногда нужно было убрать с глаз долой. Нет. Прощения не будет. И жить у меня ты не станешь. Никогда.
Она вышла в прихожую, сняла с крючка поношенное пальто матери и молча протянула его.
– Уходи.
Галина постояла ещё немного — глаза её были мутными и непонимающими. Потом медленно оделась: натянула пальто и влажную шапку.
– Помру одна… – пробормотала она еле слышно. – И даже на похороны не приедешь…
– Приеду, – холодно ответила Оксана. – Чтобы убедиться.
Дверь захлопнулась за спиной матери. Оксана прислонилась к косяку и закрыла глаза — в ушах звенело, грудь будто полыхала изнутри огнём. Сделав несколько глубоких вдохов, она вернулась на кухню к чашкам: вылила недопитый чай матери в раковину и выбросила чашку в мусорное ведро. Затем подошла к окну.
Мать медленно шла через двор к воротам — пошатываясь под снегопадом: маленькая фигура сгорбилась под тяжестью лет и слов дочери. Она остановилась возле снеговика — дети лепили его днём — посмотрела на него пару секунд и пошла дальше, скрывшись за углом дома.
Оксана ждала прилива вины — надеялась услышать внутри голос той маленькой девочки, которая когда-то любила свою красивую маму с запахом духов… до того как появились первые «гости». Но ничего подобного не пришло: ни сожаления, ни жалости.
Может быть, это было жестоко — она понимала это умом: где-то там осталась другая женщина — молодая вдова без опоры и средств к существованию… Но между той женщиной и ней стояла глухая стена: мужские голоса за дверью комнаты; скрип кровати; запах дешёвого табака; липкий стыд… Стена эта была непреодолима — да она и не пыталась её разрушить.
Её дом был наполнен тишиной — драгоценной тишиной — которую она будет защищать до последнего дыхания. Даже если для этого придётся стать бессердечной тварью.
Она отвернулась от окна и направилась в гостиную: среди книг на полке стояла единственная детская фотография… На ней ей около трёх лет: сидит у отца на плечах и смеётся во весь рот; мама рядом улыбается прямо в объектив… Тогда в её глазах ещё не было той пошлости и пустоты…
Оксана взяла снимок в руки, провела пальцем по стеклу рамки — солнечный зайчик вспыхнул под кончиком ногтя…
Простить? Нет.
Понять? Возможно.
Но впустить обратно в свой мир… В этот хрупкий островок покоя… Никогда.
Некоторые двери должны оставаться закрытыми навсегда.
