Но это была не дрожь от бессилия. Это скорее напоминало напряжение струны, натянутой до предела и готовой в любой миг сорваться, хлестнув по всему вокруг.
Она не стала стучать в дверь или звать. Это означало бы признать поражение. Вместо этого она медленно, почти беззвучно достала телефон из сумочки. Её пальцы, обычно ловко перебирающие карты на планшете, теперь двигались с точностью хищника. В списке контактов она нашла заветное «Андрей» и нажала вызов, мысленно прогоняя в голове первые слова разговора. Она не пошла вниз — осталась стоять на лестничной площадке, чтобы её голос звучал с нужной интонацией: прохладной и отстранённой, как эхо пустого подъезда — сцены для её тщательно подготовленного спектакля.
Андрей находился на деловом совещании, когда почувствовал вибрацию телефона в кармане пиджака. «Маргарита». Он поморщился и отклонил звонок. Через несколько секунд телефон завибрировал снова. И ещё раз. Он извинился перед коллегами, вышел в коридор и ответил — ожидая услышать очередную жалобу на аптеку или шумных соседей.
— Да, мам… Я на встрече… Что-то срочное?
Вместо привычного бодрого тона он уловил сдавленный всхлип — звук, который с детства был для него сигналом тревоги высшего уровня.
— Андрей… сыночек…
— Мам? Что случилось? Где ты? — его голос моментально изменился: исчезли нотки делового тона, уступив место тревоге и готовности действовать.
— Я… я была у вас… — голос Маргариты дрожал и прерывался так, будто ей не хватало воздуха. — Просто зашла… чайку попить… Оксану повидать…
Она сделала паузу, позволяя сыну дорисовать в воображении эту мирную сцену.
— И что дальше? Что произошло? Оксана дома?
— Дома… — новый всхлип прозвучал уже более отчаянно. — Андрейчик… я даже не знаю, чем её обидела… Просто сказала про подруг: они вот собрались в Турцию… А мне так хочется хоть разочек… пока силы есть… порадоваться жизни… Я же ни о чём не просила тебя! Ты же знаешь: я никогда…
Ложь была выстроена мастерски и отточена годами практики. Андрей напрягся; его челюсти невольно сжались. Он представил себе свою маленькую пожилую мать с её скромной мечтой.
— И что она тебе сказала? — спросил он сквозь зубы.
— Она… она просто рассмеялась мне в лицо… Сказала: если нужны деньги – иди работай! Обвинила меня в том, что я вымогаю у неё! А потом… потом прошептала… что я ей никто… И если ты такой внушаемый – значит ты ей тоже не нужен…
Маргарита выдержала паузу и завершила ударом:
— Потом она просто открыла дверь… и выставила меня за порог… Как собаку! Андрейчик… Я сейчас стою одна в подъезде…
Картина получилась жуткой: униженная мать посреди холодного подъезда и жена-тиран без сердца. В голове Андрея мгновенно сложилась ясная схема происходящего: его мама – святая женщина; а та, кто осмелился причинить ей боль – враг без права на оправдание.
— Мамочка… успокойся. Слышишь? Немедленно иди домой. Я уже выезжаю! — сказал он резко.
Он отключился прежде чем услышал ответ. Вернувшись в кабинет переговоров, схватил ноутбук и ключи от машины со стола.
— Срочные семейные дела! — бросил он начальнику через плечо и вышел из офиса быстрым шагом.
Внутри него пульсировала одна мысль – раскалённая до бела: оскорбление матери! Его мать выгнали из дома! Он мчался по улицам города как автомат – ни светофоры, ни другие машины не существовали для него больше. Гнев заполнил всё пространство внутри него; для сомнений там больше места не осталось. Он ехал не выяснять отношения – он ехал вершить справедливость так, как сам её понимал: немедленно и беспощадно.
Дверь квартиры не открылась – её словно прорвало натиском ключа в замке. Андрей ворвался внутрь прямо в пальто; лицо его было перекошено гневом до такой степени, что казалось чужим даже самому себе.
Оксана сидела в кресле посреди гостиной с книгой на коленях – но глаза были устремлены вдаль; читать она явно давно перестала. Она ждала его прихода заранее – это было видно по спокойствию во взгляде: ни страха там не было, ни удивления – только усталое принятие неизбежного развития событий.
